Владимир Файнберг - Навстречу Нике

Порт оказался жалким, с единственным, уходящим в серое море пустынным пирсом, на который я когда–то ступил, прибыв из Одессы.

Зато в душной хашной было полно народа. Сюда стеклись все пьяницы города.

Как и они, мы тоже получили по глубокой тарелке с крепким, сваренным из костей бульоном–хашем и по стопарику с пятьюдесятью граммами водки. Рецепт похмелки большего не позволял.

Залпом выпив водку и добросовестно выхлебав сытное, но противное кушанье, я понял, что больше никогда не притронусь к хашу.

Я рвался покинуть это душное заведение, наполненное гомоном усатых, лысых, пузатых завсегдатаев – профессиональных алкоголиков, похожих на тех, кого изобразил Сезанн на своей знаменитой картине. Здесь, как и во всём городе, моего приятеля, работавшего в партийной газете, хорошо знали. Разговорам на абхазском языке, дружеским объятиям не было конца.

Я расплатился и вышел один. Снедало желание поскорее узнать, найдётся ли здесь возможность рыбачить с лодки. Если можно, где её достать? Где купить самодур – снасть для морской ловли?.. Ловля удочкой или закидушкой с берега или пирса обрекала на поимку лишь мелочи. Денег, у меня, как всегда, было в обрез, и я, привыкший летом в Солотче к увесистым уловам, рассчитывал на серьёзную прибавку к столу. Для себя и своего товарища.

Я шел под сиротливо шелестящими листвой эвкалиптами вдоль парапета набережной. Галечный пляж был пуст. Никаких рыболовов, сколько видел глаз, не просматривалось.

Вдруг вдалеке я увидел лодки. Одна за другой они выплывали в море из–за густой полосы кустов и деревьев. Я наддал шагу.

Там, за стеной растительности проступило устье неширокой реки с тянущимся вдоль её берега деревянным причалом, сарайчиками для хранения моторов и вёсел. С будкой, в которой торчал пограничник в зелёной фуражке.

«Кто меня выпустит в море? Местной прописки нет… А тут граница», – с такими угрюмыми мыслями вступил я на скрипучие доски причала, возле которого ещё покачивалось несколько зачаленных лодок.

Смотри, Ника, как нас любит Господь! Кто–нибудь снова скажет, что мне опять просто повезло.

Высокий, плечистый человек в бушлате и брюках, заправленных в сапоги, укладывал в лодку вёсла. Я подошёл, представился, объяснил, кто я и откуда.

Он обрадовался! Сказал, что его зовут Георгий Павлович Павлов, что он хоть сейчас возьмёт меня с собой. Что ему – капитану первого ранга в отставке не составит труда уладить дело с пограничниками. Что снастей покупать не придётся, у него полно своих самодуров, подарит.

— Выхожу в море всё реже, – с горечью добавил он. – Вот научу вас, станете плавать на шлюпке без меня.

Этот улыбчивый, как потом выяснилось, богатырь с Волги, выглядел на первый взгляд вполне здоровым. Уже сидя в лодке, я залюбовался им, когда он вышагивал назад от пограничной будки.

— Всё путём, Володя! В другой раз возьми с собой паспорт. И робу какую–никакую тебе дам. В плащишке да пиджаке на открытой воде подмёрзнешь.

Река вынесла нас через узкую промоину, пробитую течением в наносе песка и гальки навстречу морю.

— Опасное место, – сказал Георгий Павлович. – В волну многие здесь переворачиваются, иной раз ухитряются тонуть. Будем возвращаться, покажу створ, куда нужно глядеть – между крайним кипарисом на набережной и телеграфным столбом на том берегу Беслетки. Так река называется.

Он ловко орудовал вёслами, уводил лодку всё дальше от берега. А я, обернувшись, заметил идущую вдоль парапета одинокую фигурку.

— Приятель меня ищет. Я ведь не предупредил. Будет беспокоиться.

— Найдёшься!

По сравнению с маленьким, провинциальным Сухуми безбрежность открытого моря была, как вдох.

У меня есть книга для мальчишек и девчонок, которая так и называется «Морская книга». С картинками. Там подробно описано всё, чему меня научил Георгий Павлович.

Оказалось, вследствие тяжёлой контузии во время войны он терял зрение. Ещё во время лечения в госпитале командующий Черноморским флотом привёз ему кроме ордена парадную шпагу пленённого немецкого адмирала.

Эта шпага в чёрных ножнах, с золочёной рукоятью из слоновой кости через три года нашей с Георгием Павловичем дружбы, перешла ко мне. Та самая, что висит над книжными полками.

Когда ты побаиваешься какого–нибудь Змея Горыныча из сказки, говоришь: «Вот папа как встанет на стул, как снимет шпагу, как отрубит твои гадкие головы! Будешь знать!»

Три зимы подряд провёл я в Сухуми. Обзавёлся брезентовыми брюками и брезентовой курткой с капюшоном. Георгий Павлович передал мне шлюпку в полное распоряжение.