Алексей Толстой - Сестры - русский и английский параллельные тексты

Horrified eyes were turned from neighbouring countries upon these frenzied exhibitions of fantasy. С ужасом оглядывались соседи на эти бешеные взрывы фантазии. The Russians themselves regarded the delirium of the capital with fear and dejection. С унынием и страхом внимали русские люди бреду столицы. The country was being drained of its lifeblood to feed the insatiable spectres haunting Petersburg. Страна питала и никогда не могла досыта напитать кровью своею петербургские призраки. Petersburg led a nocturnal existence-wild, frigid, sated. Петербург жил бурливо-холодной, пресыщенной, полуночной жизнью. Phosphorescent summer nights, crazy and voluptuous; sleepless winter nights; card tables and the clink of gold; music, couples revolving past lighted windows; dashing three-horse sleighs, gypsies, duels at dawn; troops parading in the icy wind to the piercing wailings of fifes, beneath the formidable Byzantine eye of the tsar. Фосфорические летние ночи, сумасшедшие и сладострастные, и бессонные ночи зимой, зеленые столы и шорох золота, музыка, крутящиеся пары за окнами, бешеные тройки, цыгане, дуэли на рассвете, в свисте ледяного ветра и пронзительном завывании флейт - парад войскам перед наводящим ужас взглядом византийских глаз императора. Such was the life of the town. Так жил город. Huge enterprises had sprung up with incredible rapidity during the last ten years, and princely fortunes seemed to have materialized from the air. В последнее десятилетие с невероятной быстротой создавались грандиозные предприятия.

From glass and cement were erected banks, music halls and skating rinks, as well as luxurious restaurants whose patrons were stunned by music, dazzled by gleaming mirrors, and the spectacle of half-naked women, and befuddled with champagne.	Возникали, как из воздуха, миллионные состояния. Из хрусталя и цемента строились банки, мюзик-холлы, скетинги, великолепные кабаки, где люди оглушались музыкой, отражением зеркал, полуобнаженными женщинами, светом, шампанским.
Gambling clubs, houses of assignation, theatres, cinemas, and entertainment parks were hastily opened.	Спешно открывались игорные клубы, дома свиданий, театры, кинематографы, лунные парки.
Engineers and financiers worked on plans for the building of a new capital of unprecedented luxury on an island not far from Petersburg which had never yet been inhabited or built on.	Инженеры и капиталисты работали над проектом постройки новой, не виданной еще роскоши столицы, неподалеку от Петербурга, на необитаемом острове.
There was an outbreak of suicides in the town.	В городе была эпидемия самоубийств.
The law courts were thronged with hysterical women, greedily imbibing the gory details of sensational trials.	Залы суда наполнялись толпами истерических женщин, жадно внимающих кровавым и возбуждающим процессам.
Everything was to be obtained for money-luxury and women.	Все было доступно - роскошь и женщины.
Depravity was everywhere, it spread to the Court like a plague. *	Разврат проникал всюду, им был, как заразой, поражен дворец.
And in the palace itself an illiterate peasant, wild-eyed and powerfully built, made his way to the very throne of the emperor-there, derisive, cynical, to bring infamy upon Russia.	И во дворец, до императорского трона, дошел и, глумясь и издеваясь, стал шельмовать над Россией неграмотный мужик с сумасшедшими глазами и могучей мужской силой.
Like all great cities, Petersburg led a tense, preoccupied life of its own.	Петербург, как всякий город, жил единой жизнью, напряженной и озабоченной.
This life was ruled by its central force, which never really merged with what might be called the spirit of the town. The central force aimed at the establishment of order, quiet and decency, and the spirit of the town aimed at the destruction of the central force.	Центральная сила руководила этим движением, но она не была слита с тем, что можно было назвать духом города: центральная сила стремилась создать порядок, спокойствие и целесообразность, дух города стремился разрушить эту силу.
The spirit of destruction pervaded everything; its mortal poison permeated the vast financial speculations of the celebrated Sashka Sakelman, the sullen rancour of the steel-plant worker, the disjointed aspirations of the fashionable poetess sitting up till five in the morning in the theatrical basement of	Дух разрушения был во всем, пропитывал смертельным ядом и грандиозные биржевые махинации знаменитого Сашки Сакельмана, и мрачную злобу рабочего на сталелитейном заводе, и вывихнутые мечты модной поэтессы, сидящей в пятом часу утра в артистическом подвале
"The Red Sleigh Bells." Even those whose duty it was to combat destruction unconsciously did everything to increase its scope and intensity.	"Красные бубенцы", - и даже те, кому нужно было бороться с этим разрушением, сами того не понимая, делали все, чтобы усилить его и обострить.
These were the days when love, and all sane and kindly emotions were regarded as commonplace and old-fashioned, when people felt not love, but desire, their vitiated appetites craving for something pungent to burn up their vitals.	То было время, когда любовь, чувства добрые и здоровые считались пошлостью и пережитком; никто не любил, но все жаждали и, как отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности.

Girls concealed their innocence, married couples, their faithfulness.	Девушки скрывали свою невинность, супруги -верность.
Destructiveness was considered a sign of good taste, neurasthenia, a sign of refinement.	Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения - признаком утонченности.
Fashionable writers, who seemed to have sprung from nowhere in a single season, preached these doctrines.	Этому учили модные писатели, возникавшие в один сезон из небытия.
People invented vices and perversions for themselves-anything rather than be considered a bore.	Люди выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными.
Such was Petersburg in 1914.	Таков был Петербург в 1914 году.
Worn out by sleepless nights, drowning its melancholy in drink and gold, stifling it with loveless love, and the piercing, impotently sensuous strains of the tango-that dance of death-it lived as if in anxious expectation of some fatal, fearful day.	Замученный бессонными ночами, оглушающий тоску свою вином, золотом, безлюбой любовью, надрывающими и бессильно-чувственными звуками танго - предсмертного гимна, - он жил словно в ожидании рокового и страшного дня.
And signs were not lacking that this day was approaching-the new and strange oozed from every chink.	И тому были предвозвестники - новое и непонятное лезло изо всех щелей.
* и *	2
"... What do we want with memories?	- ...Мы ничего не хотим помнить.
We say: That'll do! Turn your backside on the past!'	Мы говорим: довольно, повернитесь к прошлому задом!
Who's that behind me?	Кто там у меня за спиной?
The Venus de Milo?	Венера Милосская?
Well-is she good to eat?	А что - ее можно кушать?
Will she make my hair grow?	Или она способствует ращению волос?
I don't see what good that marble carcase is supposed to do me!	Я не понимаю, для чего мне нужна эта каменная туша?
Art, you say?	Но искусство, искусство, брр!
You still like titillating yourself with that idea?	Вам все еще нравится щекотать себя этим понятием?
Look around you, in front, on the ground!	Глядите по сторонам, вперед, под ноги.
You're wearing American shoes.	У вас на ногах американские башмаки!
Three cheers for American shoes!	Да здравствуют американские башмаки!
A red automobile, rubber tires, a gallon of petrol, and seventy miles an hour-that's art!	Вот искусство: красный автомобиль, гуттаперчевая шина, пуд бензину и сто верст в час.
It makes one long to devour space.	Это возбуждает меня пожирать пространство.
And here's art for you: a 40-foot poster, depicting a smart young man, in a top hat shining like the sun.	Вот искусство: афиша в шестнадцать аршин, и на ней некий шикарный молодой человек в сияющем, как солнце, цилиндре.
It's the tailor who's the artist, the genius of today.	Это - портной, художник, гений сегодняшнего дня!

Читать дальше