Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

По настоянию Алексея Тихоновича Телицын все же разрешил Новикову прогулки. Виктор Дмитриевич обрадовался. Хорошо побыть несколько часов на воздухе, иногда встретить Лелю.

Встретившись с ним на прогулке, Леля садилась рядом. Собиралась на минутку, а просиживала полчаса.

Бессознательно испытывая к Леле полное доверие, Виктор Дмитриевич после встреч с ней всегда думал о том, что надо не только вылечиться, но и очистить душу от нанесенной за последние годы грязи. Пьянство — грязь жизни, оно убивает вое человеческое. А сейчас ему хотелось человеческой, большой жизни.

Искренность Новикова все сильнее располагала Лелю к нему. Он вызывал в ней уже не только сострадание, но и горячее сочувствие. Как-то она рассказала ему все о себе.

Расстегивая пальто — на солнце было уже совсем тепло, — она засмеялась:

— Ну вот мы и знаем все друг о друге... значит, мы друзья. Друзья?..

Леля была профоргом приемного покоя и после побега Панченко потребовала у главного врача взять на работу новых санитарок. Четыре ставки не были использованы.

— Вы ошибаетесь, — приглушая басовитый голос, ответил ей Телицын. — Эти ставки выделены в мое распоряжение.

Спокойно, но категорически Леля заставила Телицына отступить.

— Я справлялась. Ставки выделены для приемного покоя. А по вашему приказанию на эти должности, как совместители, зачислены: ваша секретарша — санитаркой, начальник технической части — санитаром, ваша домработница — санитаркой, а неизвестный мне мужчина, которого в больнице видят только около кассы, — медбратом. Он, кажется, получает деньги для Юдина.

Телицын не знал, как вести себя с этой зубастой сестрой. Против людей вспыльчивых, горячих у него был надежный щит — невозмутимое, спокойствие. Но эта сестра говорила так же невозмутимо спокойно, как и он сам. Самое выгодное — помолчать. Молчание тоже было его оружием. Он умел молчать внушительно, с самым серьезным, задумчивым видом.

Но Леля так выразительно взглянула на него, требуя безотлагательного ответа, что Телицын вынужден был заговорить:

— Я разберусь... А вот скажите вы мне другое. До меня дошли слухи...

Вся подобравшись, Леля сильнее вдавила локти в ручки кресла. Тем особым женским чутьем, в котором решающую роль играет сердце, а не рассудок, она угадала, о чем будет речь.

— До меня дошли слухи... м-м-м... — Телицын в затруднении пожевал губами. — Словом, что за вами там приударяет больной Новиков... Его выпишу, а вас — уволю...

До сих пор Леля не задумывалась, как она относится к Новикову. Она сочувствовала, сострадала, хотела ему добра, — уж такое было у нее сердце. Но относилась к Виктору Дмитриевичу только как к больному.

«А он?» — честно спросила сейчас себя Леля, и призналась вслух, что не замечала со стороны Новикова никакой назойливости. Задорно посмеиваясь, она заявила:

— Он — психически здоровый человек. И уж если... так вы могли отдавать хоть сто приказов. Но я бы не разлюбила по приказу... даже если бы понадобилось уйти из больницы, хотя у меня и нет другого угла.

Говоря так, Леля и сама не чувствовала, сколько нерастраченной любви звучало и открывалось в ее словах.

Телицын тягуче продолжал выговаривать ей. А она вдруг начала думать о Новикове так, как ни разу не думала раньше. Она никогда с женским вниманием не присматривалась к Виктору Дмитриевичу, а теперь живо восстановила перед собою его лицо. Пышные, но прямые волосы. Большой, даже некрасиво выпуклый лоб, с крутыми надбровными дугами. Резко загнувшиеся в углах темные губы, чистые, очень честные глаза, — да, да, очень хорошие глаза. Нельзя не верить им, даже если смотрит ими сейчас и опустившийся человек. Человек с такими глазами еще может стать настоящим человеком...

Приняв задумчивость Лели за испуг, Телицын отпустил ее и успокоился: «Теперь не будет поднимать крик».

Алексей Тихонович все-таки настоял, чтобы Новикову опять разрешили свободный выход из отделения, и тот по-прежнему продолжал работать и обучаться в технической части. Виктору Дмитриевичу казалось, что с этой свободы — хотя бы только в пределах больницы— и начинается его новая жизнь, полная заманчивых надежд. И эти надежды почему-то ширились и крепли после каждой встречи с Лелей.

Телицын ошибся, полагая, что Леля успокоится. Видя, что главный врач ничего не предпринимает по ее требованию, она поехала в Обком союза медицинских работников. Оттуда начались звонки. Избегая расследования, Телицын отказался от предоставленных ставок, сказав, что больница обойдется своими силами, — надо экономить государственные деньги. А в больнице он с возмущением объяснил, что дополнительные четыре ставки не хотят больше выделять. Надежде Антоновне он позволил вместо платы за совместительство выписывать каждый месяц сверхурочные — за печатание в рабочее время документов.