Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

— Хорошо! Послезавтра вам привезут то, что вы просили для лаборатории, — отвергая разговор о дорогах, покладисто пообещал Юдин. — Но слесаря у меня нет.

— Слесаря я найду...

Алексей Тихонович подумал о Новикове.

Мещеряков продолжал изучать сравнительные методы лечения алкоголизма. Он добивался возможности устанавливать прогнозы: выработался ли у больного стойкий рефлекс отвращения к водке.

В лаборатории Алексей Тихонович начал сам оборудовать специальную аппаратуру для исследований по плетизмографической методике. Название «плетизмографическая методика» происходило от названия своеобразной диаграммы на закопченном листе бумаги — плетизмограмме, где записывалась кривая сосудистых реакций исследуемого больного. Изучение этих плетизмограмм давало возможность судить о прочности отрицательной реакции на алкоголь, позволяло делать выводы об эффективности лечения и возможном прогнозе.

Для оборудования лаборатории Алексей Тихонович привлек на помощь Новикова.

Мещеряков радовался, видя, как Виктор Дмитриевич горячо вникает в дело и даже вечерами сидит в отделении, вычерчивая придуманные им простые, но оригинальные приспособления.

Для Алексея Тихоновича работа Новикова была не просто технической помощью. Он видел: к Новикову возвращалось творческое мышление.

Из своих личных денег Мещеряков дал Виктору Дмитриевичу сто рублей, объяснив, что это — плата за его труд в лаборатории. Выдача денег на руки больным запрещалась, но Алексей Тихонович сделал это умышленно.

Расходовал деньги Виктор Дмитриевич очень экономно: оставил себе только двадцать пять рублей, а остальные отдал на сохранение старшей сестре отделения. Зная об этом, Мещеряков, в ответ на просьбу Виктора Дмитриевича поскорее начать обещанное специальное лечение, ответил:

— Вы уже можете не пить и без моей помощи. У вас есть деньги, вы ходите в город... Хочется вам выпить? Скажите честно. Если хочется — не стесняйтесь, я принесу сейчас спирт.

Виктор Дмитриевич отказался. Останавливало не стеснение, перед врачом. Он не испытывал никакого желания выпить, и — самое важное — не видел в этом необходимости. С пьянством тотчас же связывались воспоминания о Березове, Панченко, Подольном, о собственных пережитых страданиях. Вое эти воспоминания сливались в одну мысль — водка губит жизнь...

В конце недели, перед ужином, в больницу снова привезли Панченко. Загнав Виктора Дмитриевича за шкаф в курительной комнате и в быстром потоке слов давая разрядку своему возбуждению, шофер признался, что дома — на глазах у сына — чуть не зарезал жену, а потом избил на работе своего сменщика:

— Я б ему, черномордому, попереломал амортизаторы, если б не отняли у меня разводной ключ. Ничего, теперь умнее буду. Драться не полезу. Законным образом оформлю все. Через прокуратуру стану действовать...

Поддавшись настояниям жены шофера, Славинский вскоре выписал Панченко. Но не прошло и полмесяца, как шофер опять оказался в больнице.

Перед ужином Виктора Дмитриевича вызвали в приемный покой — помочь отвести в отделение поступившего Панченко.

Следователь, доставивший шофера, рассказывал дежурному врачу:

— Он засыпал прокуратуру не подтверждающимися при проверке заявлениями. Каждую неделю носит в лабораторию на исследование разные пузырьки — чай, суп, все боится отравы. Не дает жене покоя. В пьяном виде мучает ее беспричинной ревностью...

Обезумевшего от пьяной, бессмысленной ревности Панченко направили в отделение для хронических больных, где предстояло пролежать ему очень долго, может быть годы.

Тетя Феня и Виктор Дмитриевич повели шофера в четвертое отделение, расположенное в самом конце парка. Сыпал дождь со снегом. Дорога была скользкая. То и дело приходилось взбираться на бугры, пересекавшие во многих местах почти невидимую в темноте дорогу. Иногда ноги внезапно проваливались а выбоины, наполненные водой и жидким снегом.

Между лабораторией и лечебными мастерскими Панченко вырвался и побежал. Поскользнувшись от сильного, неожиданного рывка, тетя Феня упала. Ударившись, она не смогла сразу подняться, только крикнула:

— Больного, больного держите!

Виктор Дмитриевич бросился вслед за Панченко, но в темноте все время спотыкался, попадал в ямы. На буграх, где еще сохранился ледок, ноги скользили, и он едва удерживал равновесие, чтобы не растянуться.

Пробегав минут пятнадцать, он нигде не обнаружил Панченко. Тетя Феня все еще сидела на мокрой земле, тихонько стоная. Он поднял ее, подставил ей плечо и отвел в приемный покой.