Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

— Пардон, я администратор маэстро Новикова. Прошу забронировать номер в отеле... Идет мне? Могу?

Брыкин одобрил примерку.

— Правильно, к коричневому пальто синяя шляпа не годится. Безвкусно. Стиля нет. Меняйся давай!

Но Жора не сразу согласился на обмен. Он еще поломался:

— А сколько доплатишь?

— Шляпа ведь очень дорогая, — робко возмутился Виктор Дмитриевич. — Ты должен доплатить.

— Мне меняться не надо, — засмеялся Жора. — Тебе надо. Ты и доплачивай. А не желаешь, ходи так. Смеши людей. По улицам ходила смешная крокодила... она, она — маэстро Новиков была. Да, да!

— Что же ты хочешь? — спросил Виктор Дмитриевич, встревоженный тем, что в рваном пальто и дорогой шляпе он будет выглядеть посмешищем.

— По-божески? — Жора приложил руки к груди. — Как брат брату? — С самым серьезным видом подумав, он назначил цену: — По двести грамм мне и Валету.

Выпили еще по двести граммов, обменялись. Брыкин и Жора собрались уходить.

— У нас дела есть, — сожалея, сказал Брыкин и пригласил: — Будет настроение, приходи вечером к дяде Коле...

Поплутав по городу, Виктор Дмитриевич прихватил с собою водки и поехал к дяде Коле, где его ожидали Брыкин и Жора.

— Выпьем за тех, кто хочет быть человеком — и не может, — предложил Виктор Дмитриевич, расплескивая водку на стол.Хоть за кобылу почившего в бозе императора Александра, — согласился дядя Коля. Вместе со всеми он пил очень много, вспотел, клочок белых волос прилип у него ко лбу.

Прикусывая верхнюю губу, как он часто это делал, Жора посмотрел на старика и сказал:

— Дядя Коля мастер у нас... Работать — мерзнет, жрать — потеет...

Всю ночь они пропьянствовали. Утром водка кончилась. Виктор Дмитриевич предложил пропить его костюм. Пить, пить, пить. Не думать о предстоящем возвращении домой. Семь бед — один ответ. Все равно скандал. Так пусть хоть будет за что отвечать.

Сбыть костюм поручили Жоре. Он с готовностью согласился:

— Это, значит, для стопки? За сто грамм я могу голым на Александровскую колонну к ангелу слазить...

Он умчался, продал костюм, принес с собою «сменку» и водки.

Гулянка завершилась продажей купленного на смену пальто. Оно было заменено грязным ватником, с хлястиком на спине, завязанным в тугой узел.

На расстанную стопку — сдали посуду.

Все порядочные люди так пьют, — пояснил дядя Коля, — пока всю посуду не сдадут...

С Прасковьей Степановной стало плохо, когда она увидела зятя в отрепьях.

Еле ворочая языком, Виктор Дмитриевич пытался объясниться с Асей:

— За что меня увольняют отовсюду? Что они — сами не пьют? Один Кутузов не пьет... Дали бы возможность спокойно работать, я и не пил бы... Ты пойми меня!

Ася не хотела вступать с ним в спор и доказывать очевидное: пьет он не потому, что его увольняют, а наоборот — увольняют, потому что он пьет. Вот и сегодня, приходили из театра и из ансамбля, забрали несделанную работу и сказали, что больше ничего не принесут.

— Прости меня, — плакал Виктор Дмитриевич, униженно падая на колени.

Ася закрыла ладонями лицо, чтобы он не видел ее слез...

Потом опустила руки, посмотрела на грязного мужа, валявшегося у ее ног, и уже не знала: найдет ли она в себе еще силы, чтобы простить его и снова начать борьбу.

Почти две недели после этого случая Виктор Дмитриевич просидел дома. Всем своим видом он как бы говорил, что ему совестно есть заработанный не им хлеб. Прасковья Степановна почти принуждала его садиться за стол.

— Думаешь ли ты устраиваться? — спросила Ася.

Наблюдая, как на улице слоится тяжелый весенний туман, он ответил, что оборванцем нельзя выйти даже во двор, а уж нечего и думать — показаться на людях в том босяцком виде, в каком он явился домой последний раз.

Поговорив с матерью и не послушав ее совета ничего больше не делать для Виктора — «Ты же сама превращаешь его в паразита. Сам пропивал, сам пусть и выкручивается как знает», — Ася нашла в себе силы еще раз подействовать доверием и добротой.

Взяв деньги в кассе взаимопомощи и продав свой габардиновый отрез на плащ, Ася рассчиталась с долгами Виктора, купила ему костюм, ботинки, белье, галоши. Пальто у него оставалось старое.

Приодевшись, Виктор Дмитриевич каждое утро уходил искать работу.

Возвращался он трезвым, и вечерами, словно наверстывая упущенное, усердно совершенствовался в читке с листа.

Прасковья Степановна смягчилась, вместе с Асей начинала верить в честное желание Виктора приняться за работу, — уж теперь-то он должен был научиться!