Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Домой он пошел поздно, чтобы соседи не увидели его опять пьяным.

— Мы были на дне рождения у товарища... Там я спрятал скрипку, а то потеряешь... или отнимут по дороге, — бормотал Виктор Дмитриевич, раздеваясь.

Видя, что большего не добьется, Ася оставила его в покое.

Утром, проснувшись после ухода жены, он не мог подняться, тяжело ворочался. Болели ноги, руки, спина, все тело.

Так он пролежал до тех пор, пока в спальню не вошла Прасковья Степановна.

— Ты что же на работу не собираешься? — удивилась она.

— У нас сегодня нет репетиции, — еле ответил он,

Прасковья Степановна усомнилась, но промолчала. Он отвернулся к стене, чтобы не вступать в разговор: не хотелось объяснять, что позавчера опять уволили.

Весь день Виктор Дмитриевич проболел. Когда вернулась Ася, он настороженно дремал, вздрагивая от каждого звука и шороха, отрывочно слышал ее разговор с матерью. Стуча расставляемыми к ужину тарелками, Прасковья Степановна сказала:

— Пьющему все нипочем. Совесть свою за пол-литра продаст, а напьется. На хлеб не будет — на водку найдет...

Ася тихо вошла в спальню, остановилась, разглядывая опухшее лицо мужа. Присела на край, кровати, растормошила Виктора.

— Расскажи все честно, — попросила она. Ей было больно видеть мужа, тяжело страдавшего после перепоя. Но она решила не давать сердцу никакой воли. Вглядываясь в лицо Виктора, в его сухо блестящие, виноватые глаза, Ася уверенно сказала: — По тебе все вижу. С работы выгнали. Да?

Уверенный, спокойный тон жены отнял желание запираться.

— А скрипка где? Пропил?

— Заложил, — со стоном ответил Виктор Дмитриевич, закрыв глаза от боли в голове.

— Мерзавец! Ах, какой мерзавец! — вскрикнула Ася. Она отодвинулась в сторону и заплакала. — Я скоро истеричкой стану — ты доведешь. Ругаться уже научилась... Ты не только портишься сам, но портишь характер и другим... Какой же ты музыкант, если с таким легким сердцем заложил на водку самое дорогое, что у тебя может быть, — инструмент? Вчера заложил, а завтра с таким же успехом и совсем пропьешь, как уже однажды и хотел сделать... На какие деньги ты думаешь выкупать?

— Буду работать, — не открывая глаз, скороговоркой ответил Виктор Дмитриевич.

— Куда же ты пойдешь работать? Скрипки у тебя нет...

Он попробовал подняться на локтях, собираясь что-то сказать, но острая боль в сердце заставила его упасть на подушки. Ася махнула ему рукой, чтобы лежал не поднимаясь, и твердо сказала:

— Ты почти отвык трудиться каждый день, как трудятся все люди.

— Не беспокойся, место найду! Тебя не устраивает, что я не в консерватории, что больше нет афиш с моим именем? — Он хотел говорить рассудительно и степенно, но вместо этого слова его звучали злобно. Он заметил, что усвоил какой-то новый тон, непонятный и неприятный даже самому. Он хотел говорить спокойно — и не мог, продолжал грубить, слыша в своих же словах скрытое раздражение против самого себя.

— Мне все равно, где ты будешь работать, но лишь бы ты честно трудился... — Ася вышла из спальни и за весь вечер больше не заходила туда.

В шесть часов утра она разбудила мужа.

— Поднимайся! — Ася отвернулась, давая ему возможность одеться. Стоя к нему спиной, спросила: — Где ты заложил скрипку?

Он долго не отвечал. Но, чувствуя, что сила и правота не на его стороне, все-таки проговорил:

— Не все ли равно... В буфете около рынка.

— Когда открывается этот буфет? В шесть утра? За сколько же ты заложил?

— За сто рублей, — наклонившись и зашнуровывая ботинки и радуясь, что может не поднимать головы, признался Виктор Дмитриевич.

— Сейчас мы вместе пойдем в этот буфет, я выкуплю скрипку, — сказала Ася, поворачиваясь к мужу, когда ой уже оделся и слишком долго причесывался неслушающимися руками. — Только запомни: скрипку выкуплю я, и она будет моей. А ты — устраивайся как хочешь...

Яша отдал скрипку без возражений, но, засмеявшись, потребовал сто пятьдесят рублей.

— Он был пьяным, ничего не помнит. А у меня есть свидетели...

Не споря, Ася отдала сто пятьдесят рублей из денег, приготовленных на валенки матери, и забрала скрипку.

Улица была еще немноголюдна. В воздухе пахло надвигающимся осенним дождем. На углу Ася остановила мужа.

— Поговорим здесь. Дома я не хочу при маме. Она и так заболела из-за тебя...

Виктор Дмитриевич уперся отяжелевшим взглядом в худое, посеревшее лицо жены и подумал, что он, кажется, становится все более бесчувственным к страданиям, которые причиняет Асе. Ему хотелось быть нежным и благодарным. Откуда у нее такое неистощимое терпение? Конечно, от любви. За это надо стать на колени и целовать ей руки. Но, наперекор этим мыслям, он держался вызывающе.