Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Тогда снова оживали глохнущие надежды, и казалось — счастье еще возможно — и ради этого стоит пострадать и помучиться.

До осени Виктор Дмитриевич играл в кинотеатре. В каждом перерыве он заглядывал в буфет, а последние два дня напивался к заключительному отделению так, что не мог сесть за пульт.

С ним не стали нянчиться и сразу же рассчитали.

Он брал скрипку и уходил будто бы на репетицию, думая, что за несколько дней подыщет себе новое место и тогда дома все опять обойдется,

Виктор Дмитриевич убеждал себя, что может остановиться, как только захочет, но сейчас — сам не хочет этого. Все складывается так неудачно.

На работу ходить было не надо, вечера оказались совершенно свободными и пустыми. Как же убить время? Где можно просидеть часов шесть-семь подряд? Конечно, только в пивной.

Сойдясь с Черновым, они заглянули в буфет «Под пальмами», на Невском. В центре зала, из кадки, полной окурков, торчала искусственная пальма, давно уже потерявшая от пыли первоначальный ядовито-зеленый цвет.

Многие буфеты и пивные имели у Чернова особые, придуманные им названия. Эта — «Под пальмами», направо — «Подшефная», налево — «Теща». Все заведения, не удостоенные специального наименования, он называл гадючниками, шалманами, забегаловками, мышеловками, сквозняками, в зависимости от их внутреннего устройства, освещения и места расположения.

Днем Виктор Дмитриевич заехал к знакомым и одолжил у них сто рублей. С ним была скрипка, он имел еще солидный вид, и ему поверили.

Сам чувствуя, что врет, он жаловался сейчас Аркадию, что причина его пьянства — жена. Не придирайся она, как придирается, ничего бы и не было. Аркадий охотно поддерживал его.

— Я тоже, брат, плохо живу с женой. Нам с тобой нужны женщины с интеллектом... Жена говорит, что я умру от водки, — грохотал он на весь буфет своим раскатистым голосом. — Ну и пусть. Все равно когда-нибудь умирать. Так я хочу умереть от того, что мне приятно!

Сквозь пьяные мысли Виктору Дмитриевичу пришел в голову вопрос: «Почему Аркадий не купит ботинки?» На улице сыро, а на ногах у него — совсем уже не по сезону — рваные парусиновые туфли.

Но он так и не спросил ничего. Не был уверен, что на месте приятеля купил бы себе ботинки, а не пошел в пивную.

Чернов шумел, балагурил:

— Мы с тобой — беззаветные борцы и жертвы борьбы с алкоголизмом. Боремся самым практическим способом — истребляем водку...

За угловым столиком мужчина в зеленой велюровой шляпе, сдвинутой на самый затылок, пронзительным фальцетом кричал:

— Мой друг, Аполлон Мотавкин, талантливый человек. Но пошел, дурак, заведовать бассейном в бане. Он написал гениальные стихи:

Жена твердила мне: не пей!

Друзья сказали мне: не пей!

Глотая слезы и рыданья,

Я пью за их ко мне вниманье...

Слушая эти стихи и зычный говор Аркадия, Виктор Дмитриевич не мог собраться с мыслями, раздраженно замечал фальшивые ноты у аккордеониста, чувствовал себя досадно трезвым. Была потребность шумно разговаривать, что-то делать, куда-то ехать, мчаться на чем-нибудь с невероятной скоростью. Да и в кармане валялись не дающие покоя, скомканные в тугой комок, оставшиеся деньги, — пьяница разбрасывает их так, словно ненавидит, старается скорее избавиться от их тяжести, забывает цену им.

Весь вечер приятели не умолкая проговорили. Это был обычный пьяный разговор — сбивчивый и бессодержательный, но обоим собеседникам казавшийся очень интересным.

На улице они без конца прощались и снова оставались на месте. Никто так долго и трудно не расстается, как пьяные: им всегда кажется, что чего-то, самого важного, они еще так и не договорили.

Расставшись наконец, Аркадий потянулся домой, а Виктор Дмитриевич — искать шума, громких разговоров, пьяного веселья.

Пропьянствовав всю ночь и утром опохмелившись, он почувствовал, что остановиться сегодня не может. Пойти к кому-нибудь и попросить в долг он не отважился. Никто не даст. Скажут — и так уже достаточно. Тогда он решил, что незачем таскать с собою скрипку, показавшуюся вдруг обременительно тяжелой. Надо оставить ее на хранение у знакомого буфетчика Яши. Попавшись на недоливе, Яша сумел выкрутиться, но перебрался в другой ларек — около рынка. Может быть, под скрипку он даст денег? Не продать, конечно, а только заложить ее.

Скрипку Яша взял и сунул сто рублей. Виктор Дмитриевич так быстро опьянел, что не смог даже истратить всех денег. Идя домой, он подпорол на брюках обшлага и спрятал туда оставшиеся тридцать рублей, хотя Ася никогда не лазила к нему в карманы, лежи там даже тысячи. Сделал он это, наслушавшись, как все пьяницы прячут от жен свои деньги, — по утрам жены никогда не дают ни копейки на похмелье.