Владимир Степаненко - Дежурный по звездам

Память выхватывала без всякой связи отдельные эпизоды из его жизни. Двадцать четыре года… Много это или мало? Он не мог ответить себе на этот вопрос. Аэроклуб, клеверное поле с гудящими пчелами. Первые полеты на По-2. Захватывающая новизна высоты синего неба и белых облаков. Казалось, они так близко, что их можно потрогать… А тот позорный для него случай с неудачной посадкой и отстранение от полетов. Первое страдание и стыд перед товарищами. И совсем без связи с предыдущими воспоминаниями возник берег Черного моря — яркий, солнечный, теплый. Оказаться бы сейчас там… Но ему и здесь не холодно — ведь рядом Наташа, она плачет и успокаивает его. Что с ней? «Наташа, не плачь. Мы же вместе. Это так хорошо…»

Мать майора Федорова резала хлеб маленькими, тоненькими кусочками и показывала ему. У нее особое уважение к хлебу. Кузовлев знал, что она пережила ленинградскую блокаду…

Майор Федоров улыбался. «Кто, по-вашему, в романе «Война и мир» является выразителем авторской идеи? Пьер Безухов или Тушин?» А над чем так звонко смеется Надя? Она показывала вытянутой рукой на плывущую льдину. «Володя, посмотрите, на льду черное пятно. Может быть, именно здесь, на льдине, стояла палатка папанинцев…»

Перед глазами мелькнул огненный след самолета-нарушителя. Кузовлев очнулся. Он вспоминал день за днем свою короткую жизнь… Подкатилась предательская мысль: не запишись он в аэроклуб, не стал бы летчиком-скоростником… Есть много спокойных специальностей — не купался бы сейчас в холодном море…

— Нет, — прохрипел летчик. — Если бы вернуться назад — повторил бы свою жизнь сначала… Другого выбора бы не сделал. Я летчик!

Забываясь, снова почувствовал сильный удар. Ах, да это истребитель так сильно тряхнуло. Он попробовал выровнять машину, но она не слушалась. «Что случилось? Что случилось?» Теплая струйка крови поползла по щеке. Завыл звуковой сигнал, и на приборной доске сразу вспыхнул весь набор красных лампочек, предупреждая о пожаре…

— Десятый, Десятый!

— Я — Десятый, я — Десятый. Слушаю вас! — прошептал Кузовлев, испуганно вздрагивая…

Но никто его не звал. Море все так же швыряло легкую лодку, стараясь выкинуть лежащего в ней летчика…

— Врешь, я не сдамся. Не сдамся! — Кузовлев вставил маленькие весла-перышки и начал грести, стараясь ставить нос лодки на волну. — Врешь, я не сдамся! Врешь!..

…В эту ночь, пожалуй, только один лейтенант, брошенный на дно резиновой лодки, прыгавшей по волнам, ни разу не вспомнил, что третьего августа восход солнца в четыре часа тридцать шесть минут…

Стояла глухая пора ночи, и до рассвета было еще далеко, а в штабе истребительного полка и на КП как могли торопили время. По радио беспрерывно передавали сигналы бедствия и координаты катапультировавшегося летчика для проходящих судов. Держали связь с вышедшими в море по тревоге сторожевыми пограничными катерами. Штурман наведения находился в поисковой группе пограничников, но за два часа от него не поступило ни одного утешительного сообщения.

В гибель Кузовлева не верили, и сторожевые катера галсами ходили в заданном районе, все расширяя круги. Мощные прожекторы обшаривали каждый метр моря, перекатывающиеся волны, срезая их вспененные макушки снопами белого света.

Полковник Здатченко стоял около окна. Занавески раздернули, и сидящие рядом с телефонами командиры первой и второй эскадрилий, начальник политотдела, штурман полка и метеоролог смотрели напряженно в квадраты стекол, стараясь не пропустить момент, когда отступит темнота и первые лучи солнца осветят землю.

На аэродроме сигнал на вылет ждали командиры вертолета и шесть самых опытных летчиков вместе с командиром эскадрильи майором Карабановым. Истребители готовились вылететь в море на розыски своего боевого товарища.

Полковник Здатченко сжимал в руке ремешок с часами. Время от времени он беспокойно посматривал на стрелки красными от утомления глазами. Ему казалось, что время остановилось и рассвета не дождаться. Последний раз взглянув на часы, он повернул голову к майору медицинской службы, полковому врачу. Весь его вид выражал немой вопрос. Врач сразу понял командира полка. Он совсем недавно объяснял ему, как опасно находиться в холодной воде.

— Будем надеяться, что Кузовлев жив, — глухо сказал врач, не особенно веря в то, что говорил. Хотелось хоть как-то успокоить всех. Устало потер лоб и добавил несколько увереннее: — Будем надеяться!