Владимир Степаненко - Точка росы

В торосах Ледовитого океана рождались метели, и свистящие порывы холодного ветра гнали перед собой облака колючего снега по гладкой, обкатанной тундре Ямала. Каждый год в природе все повторялось, но новый, 1939 год выдался особый: старики оленеводы и охотники давно не помнили такой лютой и злой зимы.

Промчавшись в дикой пляске по тундре, ветер наваливался и на тайгу. Кедрачи и ели раскачивались, и с их ветвей облетала кухта, тяжело прихлопывая верхушки сугробов.

Лыжи охотника давно мяли снег. После ночевки под крутым берегом Яръяхи он никак не мог согреться и жалел, что выпил только котелок чаю и зря торопил себя. За ночь выпал свежий снежок-переновка. Черная лайка с белой отметиной на груди — первоосенница — тащила Ядне Ейку к высокой гряде леса. Он давно мог вернуть убежавшую собаку пронзительным свистом, чтобы не своевольничала, но не знал, стоит ли: охота и так не задалась.

Ядне Ейка не раз представлял себе, как толстый и угрюмый Филька — хозяин Уренгойской фактории — отвернется от него и примется глазеть в замерзшее окно, вытаивая кружок, не появится ли более удачливый охотник. Его расположения удостаивались только самые везучие охотники. Ядне Ейка держал крепко в памяти все до одного свои счастливые дни, когда ему приходилось вываливать из поняги ворох шкурок норок, куниц и песцов. Филимон Пантелеевич таращил маленькие глазки-щелки, бледнел лицом, сгибал жирную спину, и тогда низкорослому охотнику казалось, что он на две головы выше толстяка. Ядне Ейка с достоинством плюхался на табуретку и вертел кудлатой головой, всматриваясь в закопченные стены избы. Молча тыкал пальцем в развешанные товары, и приемщик, тяжело пыхтя и отдуваясь, доставал с гвоздей ружья, пестрые, цветные платки, раскатывал штуки сатина и ситца, сдергивал резиновые бродни, медные чайники и самовары.

«Все, однако, покупает сегодня Ядне Ейка! — хвастливо говорил охотник и отхлебывал из стакана спирт маленькими глотками, чтобы дольше продлить удовольствие.

— Филька, однако, теперь пора сыграть с тобой в дураков!» Хлопал с наслаждением затертыми картами.

Ядне Ейка долго скреб пятерней под шапкой черные волосы и наконец решил не возвращать Тяпу. Утром он долго разговаривал с собакой, жаловался на плохую охоту, озабоченно покачивал головой. Три дня назад он доказывал лайке, что надо уходить с Нелакмойяхи. Неизвестно, что там творилось, но белка откочевала с обжитых мест. За зверем подались сохатые, а за ними снялись и глухари.

Две реки разделяли огромные топкие болота. Даже в самые лютые морозы они редко замерзали, и над пропаренными окнами стоял плотный туман. Охотники и оленеводы старались обходить стороной междуречье.

В первый день охоты на Яръяхе Ядне Ейка упромышлял всего шесть белок.

Тяпа настырно тащил в гору, к высокой гряде леса.

Ядне Ейка двигался медленно, не слыша звонкого голоса собаки. Холодный ветер жег ему левую щеку. Охотник знал: если ветер скоро не изменит направления, ждать больших морозов. Снег схватится ледяной коркой. На снежном насте не провалится сохатый, а о зверях лучше и не думать, чтобы не расстраиваться. Самое страшное в другом: Тяпа порежет лапы и перестанет работать.

Ядне Ейка тяжело вздохнул и снова подумал о толстом Фильке. Сидит, наверное, привалившись спиной к теплой печке. Палкой не выгнать его из избы на улицу. Наверное, он и стрелять-то не умеет, а кричать горазд на охотников: «Пушнина — мягкое золото!» Это ему и без Фильки известно: написано на плакате. Разозлился Ядне Ейка вконец на Тяпу, который, по его мнению, отлынивал от работы. Разозлился он и на Фильку. Что-то случилось в тайге! Почему убегали звери? Охотник напрасно морщил лоб — объяснения не находил.

Вдруг в правой стороне раздался громкий лай собаки. Ядне Ейка сразу забыл об усталости и быстро налег на лыжи. Пробежал немного между деревьями и увидел на ветке лиственницы белку.

Тяпа прыгал от ярости, рвал когтями кору.

Охотник торопливо прицелился и выстрелил. Белка упала с дерева, воткнувшись круглой головой в снег. Тяпа подлетел, схватил убитого зверька и принялся трепать.

Ядне Ейка вырвал у собаки белку. Потом дал ей облизать кровь горячим языком, гладя между стоящими ушами.

— Тяпа, старайся, работай, а то пойдет твоя шкура мне на рукавицы!