Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Через некоторое время имам обратился к Мусавату Кари, и все притихли:

— Ваш хадж [65] Хадж — паломничество в Мекку и Медину. принят, ваше паломничество истинно. И аллах соизволяет вам отныне именовать себя хаджи.

Почтенные гости стали поздравлять хозяина:

— Ваш хадж принят! Благодарение аллаху!

— Поздравляем!..

Имам Абдулмаджидхан трясущимися руками протянул Мусавату Кари пузырек с «оби замзам» — святой водой, затем вручил привезенные из Мекки освященные одежды, в том числе длинную рубашку, названную «галабия», и торжественно возложил на его голову шелковую чалму.

Мусават Кари поднялся с места и поклонился сперва имаму, потом всем остальным. По его знаку двое парней вынесли из другой комнаты шелковые чапаны, надели один из них на имама Абдулмаджидхана, а затем и на другие гостей.

Кизил Махсум потихоньку распорядился, чтобы парии работали пошустрее — почаще заваривали свежий чай да подавали пармуда [66] Пармуда — уйгурское блюдо — лапша с мелко нарезанным мясом. и кябаб [67] Кябаб — жаренное на вертеле мясо. .

Мусават Кари, испытывая волнение, какое, может, не испытывал бы и царь, взошедший на престол, торжественно и неслышно ступая по белому войлоку, подошел к имаму и сел около него, скрестив ноги. Еще раз справился о его здоровье, спросил, не тяжела ли была дорога, выразил свою благодарность.

— Мусават-хаджи! — обратился к нему имам не громко, но и не настолько тихо, чтобы их не могли услышать сидящие поблизости люди. — Нас множество, и сильны мы единством. Так должно сказать тому, кто сеет между нами раздор. Мы сейчас живем в мире, согласии и с людьми другой веры. Так и должно быть.

Мусават Кари понял, что имеет в виду имам. Он сразу догадался, что есть люди, которые обо всем происходящем докладывают имаму.

Он склонил голову и тихо произнес:

— Каюсь.

Подальше от глав имама и стариков аксакалов в маленькой комнате восседала иная компания. Собравшиеся здесь не ограничивались «сухим» угощением, а втихомолку попивали водочку. Они были удивлены и смущены, когда дверь неожиданно раскрылась и на пороге ее предстал мутаввали.

Подсев к примолкшей компании, он взял пиалу и приказал ошарашенному Чиранчик-палвану:

— А ну, лей свою водку поверх моей бороды! — и, поддерживая кончик жиденькой бороденки, подставил ее под бутылку.

— Водка от грязи станет темной, — предупредил Чиранчик-палван.

— Шариат не позволяет нам, мусульманам, пить водку, ибо она погана! Пролившись же через святую бороду, она перестанет быть таковой. Я уже двадцать лет пятикратно в день совершаю омовение и чищу эту бороду. Если она не сможет очистить водку, я немедленно отрежу ее!

Чиранчик-палван наклонил бутылку. Как только пиала наполнилась, мутаввали пропустил всю влагу через свое горло. Ему налили еще. Выпив одну за другой несколько пиалушек, служитель ислама упал на подушку и захрапел.

— Давайте вынесем его на воздух, — сказал Чиранчик-палван, — а то как бы с ним дурно не стало…

Мутаввали подняли на руки и вынесли на айван. Когда его проносили мимо открытой двери гостиной, имам увидел их, насупился. Потом произнес:

— Уммулхабоис! Пьянство — мать всех пороков… Предаваясь пьянству, сгинули со света такие некогда могучие племена, как Ад и Яман. Чтобы отвратить раба божьего от гибельного пути, всевышний дал ему разум. Даже мыслитель-еретик Абу-ало-ал-Маорий написал книгу «Хамосатур-рох» и в ней показал, что где предаются пьянству, куда только достигает сей пророк, там пропадает стыд и честь…

После этого имам, его сын и сопровождавшие их духовные лица попрощались и ушли. Но один за другим приходили те, кто по тем или иным причинам опоздал, поздравляя новоявленного хаджу, молились и присаживались к дастархану. Торжество продолжалось до полуночи.

Когда все гости разошлись, Кизил Махсум и Мусават-хаджи уединились в дальней комнате и, обняв пуховые подушки, разместились на шелковых курпачах, постланных в три слоя.

— Ах, как к лицу вам чалма, Мусават-ака! — произнес восторженно Кизил Махсум и зацокал языком. — Теперь вынимайте-ка свой припрятанный коньяк! Предадимся истинному блаженству.

— Так и быть, братец. Только вон та мелюзга пусть ничего не знает.

Мусават-хаджи подошел к нише, из-за чайников и сложенных стопкой пиалушек достал бутылку коньяку. Сев на место, припрятал бутылку под полу халата и окликнул сына. Тотчас в приоткрывшуюся дверь просунулось лицо Атамуллы.