Лицо в ночи - Их сын, не их сын...

Многие говорят, что смерть — это пустота, что смерть — это тьма, сразу видно, что они ни разу не умирали. Джеймс Поттер мог сказать каждому, что смерть — это серость, бесконечность, которую нельзя изменить, которую нельзя измерить, в которой нечего делать, но где невозможно скучать. Такого понятия, как скука, здесь просто не существовало. Вместо него, был мир, мир и спокойствие, спокойствие и удовлетворенность, удовлетворенность отца, который отдал жизнь ради сына, и знал, что сын жив. Это было все, что он знал о том мире, где некогда жил, но этого хватало. Временами, до него доносился голос Лили, которая, похоже, как и он, плавала в этой серости, наслаждаясь таким же спокойствием… Тогда он ей отвечал, хотя беседой этот обмен назвать было трудно, их голоса, похоже, тратили много времени на то, чтобы достигнуть слушателя. Но это их не волновало, их ничего не волновало, терпения хватало, они никуда не спешили, у них было сколько угодно времени, если такое понятие вообще существует здесь. Это место можно было назвать раем, довольно странным, но все же раем…

Что–то изменилось; окружающая его приятная и спокойная серость стала словно неоднородной, впервые за все то время, что он тут провел. Нечто словно бы приближалось к нему, это было необычно, непривычно, но не волновало. Серость чуть отступила, и на освободившемся пространстве появилась человеческая фигура, не человек, а именно фигура.

— Здравствуй, Джеймс Поттер. — Голос нельзя было, как бы то ни было, охарактеризовать.

— Что ты? — Спокойствие начало пропадать, впервые за все это время, он ощутил волнение. Это чувство, от которого он успел отвыкнуть, было неожиданно приятным.

— Я посланник Высших Сил, но важно не это. Я здесь для того, чтобы дать тебе возможность увидеть своего сына.

— Гарри? — Спокойствие ушло, словно бы его никогда и не было, видимо, присутствие этого существа разрушило ту приятную, спасительную, райскую, дрему, в которую он был погружен. Джеймс напрягся, он вновь был полон тревоги, а удовлетворение, принесенное знанием того, что Гарри жив, было вытеснено, новым для него, понимаем, что его сын растет сиротой…

— Да. вам, тебе и твоей жене, дается неделя на то, чтобы вы свиделись с сыном, и узнали его, а он бы узнал вас. Прошло пятнадцать лет с той ночи, когда вы погибли. Готов ли ты к этому?

— Я готов, но неделя это… — Дивное ощущение полета захватило его прежде, чем он успел закончить…

Они очнулись на руинах собственного дома, Лили и Джеймс Поттеры лежали рядом, они одновременно открыли глаза.

— Лили!

— Джеймс! — Супруги уже оказались на ногах и обнялись.

— Мы ведь погибли… Сперва он убил меня, а потом… — Джеймс, с некоторым трудом, вспоминал произошедшее, все пребывание в том, ином, мертвом, мире оставило лишь смутные воспоминания.

— Да, я закрывала собой Гарри, потом зеленый луч… Но ТАМ, я твердо знала, что наш мальчик выжил…

— Да, я тоже каким–то образом знал это… И, тот… он сказал мне, что…

— Нам дается неделя для встречи с нашим сыном, нас отпустили в мир живых. — Закончила за него Лили. — Да, нам сказали одно и то же. Но где мы?

— Ты не узнаешь? Мы в Гордриковой Впадине, здесь стоял наш дом, вот, даже основание видно, но все так заросло травой…

— ОН сказал, что прошло пятнадцать лет… О Мерлин, нас ведь все считают погибшими, и, вообще, что может сейчас происходить здесь… И Гарри, ему ведь…

— Нашему мальчику шестнадцать лет… — Медленно проговорил Джеймс.

— Как же он жил, где и как рос? Что с ним?

— Мы все узнаем, Лили, для этого мы здесь. И, я уверен, о нашем мальчике позаботились. Дамблдор, Сириус, Римус, они бы не бросили его, с ним, наверняка, все хорошо…

Тут неподалеку раздались шаги, человек медленным шагом приближался к ним, он вот–вот должен был показаться из–за кустов. Супруги неосознанно прижались друг к другу, нашаривая свои палочки, которые каким–то образом оказались у них в карманах… Их реакцию можно было понять, учитывая то, как они погибли…

Из–за кустов показался высокий человек в белых брюках и рубашке, он был одет как магл, но карман его брюк характерно оттопыривался. Поттеры мигом узнали его, хотя годы и не прошли для него даром, в отличии от них самих. Сириус Блек застыл, как вкопанный, при виде своих старых друзей. На его лице последовательно сменились несколько выражений: шока, изумления, недоверия и, наконец, злости. Он сделал шаг назад, его палочка прыгнула ему в руку…