Алексей Бондин: Лога

— Где твои расфуфыренные?.. Небось, брат, к толстому кошелю льнут, как мухи к меду, а как отказали — глаз не кажут.

— Отстаньте, тятенька!

— Неправду я, что ли, говорю?

Приходил Гриша из школы и часто заявлял:

— Сегодня не учились.

— Почему?..

— Дров нет, в школе холодно.

— Дров, говоришь, нет в школе? — переспрашивал старик.

— Нету.

— Вот и ладно… Рубить некому: народ-то перебили да искалечили.

Яков точно радовался всем неудачам, поглаживал бороду, улыбался.

Роясь в сундуке, он случайно обнаружил запрятанную в угол, в тряпье, Макарову «сорочку», которую прибрала Полинарья. Яков поколебался: сказать об этом сыну или нет? «Пока что я в силе, еще поработаю. Макару некуда хватать, а я поработаю», — решил он.

— У тебя как на Акимовке-то? Робят? — спросил сына Яков.

— Нет, а что?

— Работать надо. Дай-ка мне там делянку!

Макар удивился:

— Ты чего это выдумал?

— Ничего не выдумал — небось в силе еще состою. Ты не бойся, не даром прошу — заплачу за делянку-то.

Макар усмехнулся. Он посмотрел на отца, и ему показалось, что отец действительно окреп, выпрямился.

— Чего смотришь? Не подгажу!.. Я еще вот женюсь, только бы вот мне на дело напасть на хорошее…

Он готовился к весне. Целыми днями возился в большой завозне под сарайным открылком, на задворках, извлекая из-под старых телег и рассохшихся колес свою снасть: ворота, бадьи, ручные насосы.

Младший Скоробогатов тоже думал с весны начать работы на Акимовских логах, но его удерживало одно соображение: придется пустить в ход прорез — с риском затопить разработки на Безыменке.

Снежная зима подходила к концу. На небе начали появляться бездонные синие ямы…

Был ясный мартовский день. Снежные сугробы в лесу осели, потемнели, обнажая на пригорках пни. Ветер затаился где-то в горах. Сосны весело кудрявились. Солнце пригревало. Макар верхом объезжал Акимовские лога. Он с утра был в самом тяжелом настроении. Из Подгорного приходили тревожные вести. В Петрограде, будто, идет небывалый бунт. В Подгорном завод три дня не работает. Обо всем этом рабочие говорят открыто. Макару хотелось подольше не возвращаться на Безыменку, где паровая машина, устало пыхтя, доедала последний десяток кубов дров. Он подъехал к шахте, где когда-то копался Гурьян Сошников. Снег стаял, провалился в черную яму. У сосновой гривы на припеке вытаял шалаш. Хвоя сгнила, осыпалась, остались только сложенные коньком сучья, похожие на ребра.

— Пожалуй, прав отец, нужно здесь работы начать, зря место лежит.

Он вспомнил крупные зерна платины, которые Гурьян приносил ему, подумал о богатстве Акимовских логов… и сознание власти и могущества точно окрылило Макара. — «Мое!» — думал он, окидывая взглядом лога. — «Мое!» — думал он, представляя себе прииск Безыменку. Успокоенный и точно набравшийся новых сил, он поехал обратно.

Но когда он поднялся на пригорок, откуда был виден его прииск, тревога снова ударила по сердцу: машина не пыхтела и чаша была неподвижной.

Он подхлестнул лошадь.

Навстречу ему вприпрыжку бежал Телышков и размахивал руками:

— Скорей, скорей, Макар Яковлич!

Задыхаясь, он торопливо начал рассказывать:

— Приехали какие-то три матроса да солдат с ними Мишка Лопатин… Работы прекратили, народ собрали и говорят… Послушай-ка, чего говорят! Волосы дыбом становятся…

И, не объяснив толком, Телышков побежал.

— Куда ты? — спросил Макар.

— К Филатычу! — крикнул на ходу Телышков.

У стены собрались рабочие. Кони врассыпную стояли поодаль. На пне высился широколицый, гладко выбритый матрос. Порывисто размахивая руками, он громко кричал:

— Вам здесь в лесу ничего неизвестно. Вам не говорят ваши хозяева, что самодержавие сброшено.

Возле матроса стоял армейский солдат — высокий, давно не бритый, белобрысый человек. Лопатин, скрестив руки на груди и нахмурив брови, смотрел на собравшихся. Матроса терпеливо слушали, глядя ему в рот, и тихонько переговаривались:

— Где нам знать!

— А как теперь быть?

— Погоди, растолкуют!..

— Здорово…

— А это пошто?..

— Слушай и другим не мешай.

— Спихнули, стало быть, Миколашку!

Скоробогатов не доехал до корпусов. Он остановился поодаль и прислушался. Лицо его потемнело. Он быстро свернул и ускакал к себе в контору.

Телышков забежал к стражнику Филатычу. Тот, ничего не подозревая, спокойно распивал чай.

— Игнатий Матвеич, ты чего же это? — крикнул Телышков, вбегая.