Владимир Возовиков - Время алых снегов

Полковник только что вернулся с соседнего гражданского аэродрома, где посадили иностранца. Сутуловатый, седой пилот говорил с ним по-русски, изредка прибегая к переводчику. Говорил тяжело, глухо, подолгу подбирая слова. Полковник слушал угрюмо, одолевая чувство недоверия. И лишь когда иностранец сказал, что считает себя обязанным до конца дней своих рассказывать повсюду о русском летчике, который сгорел в небе, спасая незнакомых ему людей, полковник начал верить, что Куликов столкнулся с молнией не случайно. Его охватило при этом странное чувство — не то вины, не то горечи, не то удивления, — но разобраться в нем сразу полковник не мог.

Он суховато ответил, что летчика еще рано хоронить — его ищут и, вероятно, найдут живым.

Иностранец грустно покачал головой, ответил на родном языке, и полковнику тут же перевели:

— Я видел самолет, опережающий молнию. Я видел человека, способного поймать молнию. Но я видел также, что человек этот был не из железа, хотя молния и железо плавит.

Потом он сказал еще, что тот парень и его самолет были очень красивы, и это должны знать все.

Полковник почувствовал раздражение от ненужных, даже неуместных слов и сухо попрощался.

До конца дня в кабинете его трещали телефоны, но он брал лишь армейский.

Пришел комэск, по знаку полковника сел напротив, молчал. Он, конечно, тоже не уйдет с аэродрома, пока не получат хоть какой-нибудь вести о пропавшем самолете. В который раз зазвенел городской телефон, майор вопросительно глянул на командира, поднес трубку к уху, потом неуверенно протянул через столик:

— Вас...

Пришлось брать. Полковник минуту слушал, потом ответил негромко:

— Да, правда. У него вынужденная посадка — это может случиться с каждым из нас.

Замкнутое лицо его вдруг болезненно дрогнуло, однако ответил на чьи-то торопливые слова в трубке мягко и спокойно:

— Нет, дочка, виновата гроза... Я позвоню, жди.

Он исподлобья глянул на майора, вздохнул:

— Плачет. Говорит, предчувствовала. Выходит, у меня двойное несчастье, майор.

Тот сильнее насупился, поиграл планшеткой, ворчливо ответил:

— Любить будет крепче — какое ж тут несчастье? Это у нас с вами беда: машина-то вряд ли уцелела.

«Нет, он несокрушим, этот комэск. Действительно считает своего любимца неуязвимым, или это та самая страусовая болезнь, когда до последней минуты не соглашаются верить в плохое только потому, что в него не хочется верить?»

— Может, мы все-таки зря запретили Варину пролететь над самым побережьем? — снова спросил майор, по-своему истолковав молчание командира. — Гроза только начиналась, он бы успел далеко пройти.

— Вы что же, хотели еще одного потерять? Варин — не Куликов, ему в грозу соваться еще рано.

— Что Варин не Куликов, согласен. Тогда, может, я сам теперь пройду над берегом пониже? Кажется, чище стало?

— Довольно и вертолета, — отрезал полковник, вставая из-за стола. — Разве вот попросить катерников, чтобы увеличили зону поиска? Пусть обшарят локаторами побережье километров на двести.

«А ведь и меня этот чертов комэск, кажется, уверил, что с Куликовым самого худшего случиться не может», — думал полковник, немного сердясь на себя за мальчишечьи надежды.

В полночь дождь измельчал и затих. Тучи оборвались, обнажив вымытое, темно-синее с прозеленью небо, цветные звезды замерцали остро и холодно. Повелительница морских вод луна встала над океаном, белая и блестящая. Океан успокаивался медленно, водяные горы в разбрызганном погасающем серебре пьяно шатались, засыпая в движении. Вдоль низкого берега шторм набросал пенного снега, за его яркой извилистой линией тускло и серо лежал прибитый ливнем песок. Дальше стояли седые от росы травы предгорья. В одном месте море доплеснуло до травы, оставив горку пены, и сколько ни старались дождь и ветер, пена не растаяла. Ее матовое свечение привлекло любопытного тюленя, он выполз из моря, добрался до белоснежного пятна, ткнулся в него усатой мордой, отпрянул, потом начал осторожно обнюхивать, теребить зубами край. Пена казалась странной: плотная, шелестящая, она тянулась и не пахла морем.

Тюленю было невдомек, что он имеет дело с авиационным тормозным парашютом. Наконец запутавшись в его стропах, зверь испугался, освободясь, отполз, тревожно закрутил головой. Теперь он заметил поблизости большую птицу. Голубоватая и неподвижная, она почти растворялась в лунных сумерках и казалась уснувшей. Слегка поджав лапу и накренясь, птица почти касалась воды вытянутым рваным крылом, и волны с робким шелестом угасали вблизи, точно просили прощения. Тюлень знал: такие птицы обладают громовым криком, но никогда не охотятся на морских зверей. И все же соседство ее показалось опасным. Зверь быстро сполз в воду, потом высунул пучеглазый шар головы из покатой волны. И тут, различив возле птицы затаенную фигуру человека, нырнул, шумно ударив ластами.