Тоне Светина - Волчата

— А тебя никто и не заставляет гнать эти мысли прочь. Только пусть они не разлагают тебя. Наш полковник говорит, что к слабонервным мы должны относиться беспощадно. Они мешают нам, как сорняк. Человек должен быть тверд. Он обязан непоколебимо верить в правильность избранного пути и в конечную победу. В противном случае он будет вредить всем и заражать окружающих вирусом сомнения.

— Я твердо верю в победу и правоту нашего дела, но с методами достижения этой цели я не согласен, — возразил Кудела.

— Что же тебя волнует? — нетерпеливо спросил Стево, выпив еще одну рюмку. — Я тебя внимательно слушаю.

— Мне нужен совет. Наверное, только ты сможешь дать его. Вы ведь в лагере убиваете гораздо больше людей, чем мы здесь, на фронте…

Стево прервал приятеля:

— Думаешь, наше дело менее ценно? — Он сверкнул глазами, и мышцы на его лице напряглись. Он еще не догадывался, куда метит Кудела, но одно было ему ясно: его друг просто усложняет простые вещи и упрощает сложные.

— Ни в коем случае, дорогой Стево.

— Брось, я знаю, что вы недооцениваете нас. Но мы уничтожаем их ровно столько, сколько вы нам присылаете. И не мы их приговариваем к смерти, мы только выполняем приказ. Сам знаешь, что мы отправили на тот свет почти сто тысяч коммунистов, евреев, цыган и прочих. Замечу, что у нас делать это так же тяжело, как и на фронте… Вы тут получаете ордена, чины, а нас при каждом удобном случае только поносят…

— Не об этом сейчас речь. Каждому по-своему тяжело. Меня вот что интересует. Ты или твои подчиненные там, в лагере, видите ли такие сны, как я…

Стево удивленно поднял брови и посмотрел на Куделу по-змеиному холодными глазами. Губы его вытянулись, и рот превратился в узкую щель.

— Дорогой мой, вначале всегда тяжело. У каждого выворачивает наизнанку и желудок, и душу. Потом постепенно привыкаешь, как к выпивке. Для такой работы нужны настоящие кадры. Ведь не каждый может петь в опере, сооружать памятники, конструировать машины… Так и здесь, не каждый может отправлять людей на тот свет. Разве, выполняя тяжелую работу, ты получаешь от этого наслаждение?..

— Всего этого я нахлебался вдоволь. А как солдат солдату скажу, что нож, винтовка или пушка никогда не приносили людям счастья.

— Давай-ка лучше выпьем еще по одной, и тогда я тебе порекомендую одно лекарство.

Они выпили еще по рюмке. Оба уже заметно захмелели. Наконец Стево заговорил:

— Я рад, что ты доверяешь мне, ведь мы довольно давно знакомы, не правда ли? Так вот, Анте. Ты пока еще слишком мало убивал, вот потому они тебе и снятся. Ты просто-напросто испугался, раскис и запаниковал. Ты и раньше у нас слыл мечтателем…

— Может быть, ты и прав. Какой-то двойственный у меня характер, но, как бы там ни было, я не нахожу смысла уничтожать гражданских лиц, хоть убей.

— Клин всегда надо вышибать клином. Ты знай свое дело, убивай. А о том, кто прав или не прав, болтай поменьше. Если мы войну проиграем, всем конец придет. И тем, кто мало убивал, и тем, кто убивал тысячами. Я лично умываю руки, как Понтий Пилат. Когда в лагерь приходит очередной транспорт с пленными, я обязан освободить для него место. И души летят к небу, там просторнее. Трупы — в овраг или в реку. Все как на конвейере. И не об идеологии мы тогда думаем, а о том, как побыстрее место для новых очистить. И не рассуждаем, каким способом побеждать…

— Может, я болен? — неуверенно сказал Кудела. — Немцы посылают меня к психиатру…

— Не говори ерунды. Ты же не сумасшедший. Такие попадают за решетку, и от них избавляются. У Гитлера для таких есть одно лекарство — укол, и человек словно засыпает. Вот тебе мой совет: приезжай-ка ты к нам. Дадим мы тебе в руки нож или палку, что тебе больше по вкусу. Недельку поработаешь — и всю ипохондрию как рукой снимет…

«Может, старый приятель прав?» — думал Кудела, возвращаясь к себе. Его предложение ехать в лагерь он тут же отверг… Перед глазами еще стояло лицо Стево. Сильно он переменился. В глазах лед, а руки трясутся. Только когда напился, перестали трястись. Видно, и у него твердость показная. Но если бы начальник отправил Куделу в лагерь, то Стево, не задумываясь, перерезал бы другу глотку или забил до смерти палкой.

Из города Кудела уезжал с надеждой, что время залечит все раны. Об этом ему однажды сказала Клара. «А может быть, надо поменьше думать о войне, а побольше о Кларе? Тогда все и пройдет?» — спросил себя Кудела.

В штабе майор узнал о поджоге мельницы. Предполагали, что сделали это партизаны. У кого же другого было столько причин, чтобы расправиться с мельником — агентом усташей? Но доверенное лицо майора сообщило Куделе об истинном положении дел. Оказывается, Муйо Бегич жив и здоров, он находится у родственника в селе. Он прислал письмо на имя Куделы, в котором и сообщил, кто и с какой целью поджег мельницу.