Эмиль Кардин - Сколько длятся полвека?

Когда Коминтерну понадобились люди надежные, имеющие организаторский опыт, владеющие иностранными языками и не распускающие собственный язык, Жбиковский назвал Пятницкому фамилию Сверчевского. Слышал от советских товарищей, сам раза два беседовал. Пятницкий взял Сверчевского на заметку. Спешка — не в правилах секретаря Исполкома Коминтерна, ведавшего организационно–технической стороной сложного механизма.

Перед встречей Пятницкий пролистал анкеты и характеристики Сверчевского, — за годы армии их немало накопилось в голубой папке. Но не хотел составлять мнение по бумагам.

Фамилию Пятницкого Сверчевский помнил еще с академии, прочитав «Записки большевика». Он увлекался тогда воспоминаниями революционеров, всего более восхищаясь людьми, пусть не шибко образованными и гладко пишущими, но отважно, без лишних разговоров идущими на риск. Потому и сохранил в памяти имя автора «Записок большевика».

При свидании обнаружились совпадения, незначительные, однако породившие взаимную приязнь.

Увидев Сверчевского, Пятницкий рассмеялся:

— Вы, дорогой товарищ, по линии лысины меня догнали.

Обратил внимание на ладно сидящий френч:

— Не от Журкевича [15] — известный тогда московский портной. ? У меня не праздное любопытство, чисто профессиональное.

Сверчевский объяснил: френч подогнал собственноручно, не выносит плохо сшитой одежды.

Пятницкий, дамский портной по давней специальности, похвалил работу. Когда принесли чай, заметил, что Сверчевский положил четыре ложечки сахара.

— Впервые вижу мужчину, у которого норма, как у меня. Люблю, грешный, сладкое. Вот результат.

Он отодвинул кресло, похлопал себя по животу.

— Вам, Карл Карлович, как будто не угрожает.

— Не поручусь. Пока верховая езда, гимнастика, держусь в норме. Привяжут к канцелярскому столу — попаду в другую весовую категорию.

Последняя фраза произносилась не без умысла. Карла не ставили в известность о цели вызова в Москву, к Пятницкому. Он не спрашивал, строил разные предположения и подпустил насчет канцелярского стола. Пятницкий разгадал нехитрый ход.

— Полагаю, канцелярский стол вам не грозит.

Желая перевести разговор в другое русло, спросил, не забыл ли Сверчевский польский. Сам он в детстве неплохо умел «мувич»; в Вилькомире, откуда родом, жило много поляков, высился громадный костел.

Легкий разговор, необязательный; того коснулись, другого. Но Сверчевский безошибочно чувствовал: Пятницкий его прощупывает, неотступно остер взгляд из–под лохматых седеющих бровей. Стул Карла стоял против окна, свет падал на лицо, и Пятницкий использовал это, пристально глядя на собеседника.

Сверчевский свыкся с тем, что героям не всегда сопутствует орлиная повадка. Грузный, с вислыми сивыми усами, сладкоежка Пятницкий не совпадал с легендарным Фрейтагом (он же Покемунский, он же Хигрин, он же Михаил, он же князь Сандирадзе), каким воображал себе слушатель академии автора «Записок большевика».

В результате встречи свершился крутой поворот в судьбе Сверчевского. Настолько крутой — даже фамилия обновилась: Вальтер.

Став Вальтером, он свел знакомство с поляками, немцами, чехами, венграми и убедился, что революция — тяжкий труд со своими профессиональными недугами, приобретаемыми в тюрьмах, в странствиях под чужим именем, в бессонные ночи подполья. Да и внутрипартийные разногласия дают себя знать.

В последних, Вальтер видел, руководство польских коммунистов преуспело, разделившись на «большинство» и «меньшинство». Один из поляков каялся: «В юности вступил в народно–демократическую партию — темное пятно в биографии, потом в ППС — «левицу» — снова темное, потом, будучи коммунистом, примкнул к «большинству» — снова темная отметина…» — «Где же светлые?» — поинтересовался Вальтер у человека, отдавшего годы революционной работе…

Они почти растворились в московской толпе, стремились ничем не выделяться; заграничной одежде предпочитали москвошвеевскую не только по соображениям конспирации: сетовали на непривычные морозы. Перед белой дверью врачебного кабинета (Вальтер нажил астму и зачастил в амбулаторию) жаловались на ревматизм, сердце, печень.

Однако бил час, и человек, забыв о своих болячках, исчезал не в сутолоке Тверской, но в далекой неизвестности…

Время от времени Вальтера вызывал Пятницкий, чаще — его помощник Васильев. Требовалась какая–нибудь справка о Польше.