Эмиль Кардин - Сколько длятся полвека?

Отправляясь в город, Вальтер настойчиво спрашивал, у кого какие просьбы, что купить, кому позвонить. На первых порах не все отваживались обращаться. Но вскоре убедились: в этом нет ничего из ряда вон выходящего, таков порядок, установленный товарищем Вальтером.

В летние месяцы здесь же селилась его семья. Анна Васильевна брала на себя часть хозяйственных забот по школе, курсанты играли с девочками. («Говорить только по–польски», — велел отец.)

Горячо принимаясь за дело, Анна Васильевна постепенно остывала, она быстро утомлялась. Неистовый ритм Карла отзывался в ней медлительностью, временами — пассивностью. Он не упрекал, даже жалел: подобная нагрузка не для Нюры.

Вместе с очередными вопросами, ждущими решения, вместе с просьбами курсантов он заносил в блокнот: «сандалии для Тоси», «новая панамка Зоре», «взять с кухни дуршлаг с длинной ручкой»…

Некоторые занятия поначалу шли через переводчика. Но миновало два–три месяца, и он становился ненужным. Основные предметы вел по–польски, по–французски, по–испански Вальтер, большинство политических–знавший также немецкий Станислав Будзинский.

Приезжали с лекциями Тельман, Эрколи (Тольятти), Эккерт, Кнорин, Мануильский, Тито; из польских деятелей — Ленский, Пружняк.

Бывали случаи, когда Вальтер шутливо предупреждал, подняв палец: «Можно любые вопросы, кроме…»

Слушатели уже знали: не следует спрашивать имя лектора и вообще выходить за пределы темы.

Как ни важна была, по убеждению Вальтера, конспиративная строгость, он и в мыслях не держал обрекать курсантов на затворничество. Да и практически ничего бы не получилось. Допустим, на велосипеде можно кататься по двору. А водить автомобиль? (Вальтер добрым словом помянул Перемытова, заставившего его освоить «фордик».)

Загвоздка, однако, не только в автомобильной езде, полевых занятиях. Пусть ребята подышат воздухом страны, пусть приглядятся, подумают. Да, друзья мои, очереди у магазинов, карточки, одежонка незавидная, на заводе станки с клеймом «1895 год»… Москвичам живется труднее, чем вам рисовалось и нам бы хотелось. Вы должны все видеть. От иллюзий и от шор толку мало.

Но довольно о невзгодах. Куда в этом месяце? Хорошо, Большой театр — «Красный мак», Утесов, Ирма Яунзем, конечно же, Яунзем «Песни народов мира», Третьяковка. В следующем — трехдневная, ладно, согласен: пятидневная экскурсия в Ленинград. А теперь, Кристина, запевай!

В каждом наборе несколько девушек–комсомолок. Их Сверчевский всячески опекал, предпочитая начальническим свои права отцовские, изгоняя казарменную атмосферу.

Новый год группы встречали по своему национальному обычаю. Поляки — Сильвестр с полным ритуалом и кухней.

После двенадцати все собирались подле разлапистой ели во дворе. У подножия Святой Николай, на макушке — красная звезда. Вместе, каждый на своем языке, гимн Коминтерна: «Заводы, вставайте, шеренги смыкайте, на битву шагайте, шагайте, шагайте…»

Сверчевский не уставал выспрашивать подробности польской жизни — городской и деревенской, заливался над варшавскими анекдотами. Когда затянули легионерскую песню, а кто–то запротестовал — не наше. — Вальтер вступился: ничего крамольного, зато песня — сильная: «Спи, мой друг, в могиле темной, пусть тебе приснится Польша…»

Идиллии все–таки не получалось, не обходилось без разногласий, иногда — конфликтов.

В город отпускали тройками. Неукоснительное условие: время проводить втроем. По одного тянет в кино, второму надо к знакомой, третий желает пошататься по улицам.

Вальтер хмуро согласился на общее собрание. Пусть выскажутся противники правила и сторонники. Итог неожиданный для всех: те, кого порядок сковывает, могут ездить в город поодиночке, предупредив его лично, те, для кого «тройственное согласие» не обуза, будут придерживаться прежнего правила. Есть вопросы?

Не только уважение к личности, но и выявление ее. Следовательно, и диапазона будущих задач каждого.

Находя родственные души, Вальтер сближался с ними. В польской группе — с Бучеком, Шливой.

Это повлекло неприятный разговор с Метеком Редыкой. Член ЦК КПП, он числился одно время шефом польской группы. Вальтер не усматривал чего–либо обидного в том, что при нем или даже над ним вроде бы комиссар. Редыко — опытный подпольщик, неплохой лектор, знаток внутрипартийных проблем и профсоюзных…

Партия высоко ставит работу товарища Вальтера, заверил Редыко, особенно преподавательскую. Но не слишком ли много песен, шуток, игр? Он, Редыко, отнюдь не сухарь, не прочь затянуть: «Ой ты, Бартош [20] Бартош — крестьянский лидер, участник восстания Костюш ко 1794 года. , Бартош, не теряй надежды…» Его несколько смущает благодушие, царящее в школе.