Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Ранчо Тикомайпу. Стоят оседланные для бегства кони. Полковник ла Гандара ужинает с Ниньо Филомено. Отужинав, Филомено велит позвать детей. Нинья Лаурита, сдерживая волнение, идет за детьми. Ребята вбегают вприпрыжку, не обращая внимания на мать, которая делает строгое лицо и прижимает палец к губам. Не весел и хозяин, взор его овеян облаком грусти. На детей и жену он взглянуть не решается. Наконец, совладав с собой и преисполнившись твердой решимости, он поднимает голову.

Дети, сбившиеся гурьбой в светлом круге, отбрасываемом висячей лампой, вдруг притихли, словно почувствовав дуновение какого-то таинственного, исходящего от родителей ветерка.

— Дети, — начал Филомено, — всю жизнь я трудился для того, чтобы оставить вам состояние и избавить вас от горечи нищеты. Сам я познал ее и не пожелал бы познать ее вам. До сих пор это было главной заботой моей жизни, но теперь цель жизни представляется мне иной. Мой отец не оставил мне богатства. Вместо богатства он оставил мне честное имя, которое я хочу завещать и вам. Крепко надеюсь, что вы будете его ценить дороже всего золота мира, иначе мне будет стыдно за вас.

Всхлипнула Лаурита, жена ранчеро:

— Ты покидаешь нас, Филомено…

Жестом руки Филомено прервал ее. Столпившиеся вокруг дети взволнованно сверкали глазенками, но крепились. Никто не плакал.

— Прошу вашу мамочку спокойно выслушать то, что мне осталось еще сказать. До сих пор я полагал, что можно быть хорошим гражданином, работая не покладая рук для умножения семейного благосостояния и не принося ничего на алтарь отечества. Теперь совесть моя возроптала, и я хочу, чтобы завтра вам не пришлось бы краснеть за отца.

Лаурита разрыдалась:

— Стало быть, ты бежишь к революционерам?

— Вместе с этим моим другом.

Полковник ла Гандара горделиво поднялся, протягивая ему руки:

— Друг мой, ты спартанский патриций, и я всегда буду с тобой!

Лаурита вздохнула:

— А если тебя убьют, Филомено?

— Ты воспитаешь наших детей и будешь напоминать им, что отец их умер за родину.

Воображению несчастной жены явились бурные сцены революции: убийства, пожары, казни, а в отдалении, надо всем, подобно неумолимому божеству, свирепый лик тирана.

Перед зарешеченным, окутанным мраком окном, благоухавшим уставленными на нем цветами, Сакариас Крестоносец осадил своего скакуна. Он подскакал внезапно, вспугнув цокотом копыт деревенскую ночную тишь.

— Беги быстрее, полковник! На индианку донесли. Собака гачупин уже поплатился за это. Скорее, скорее! — прохрипел срывающимся голосом Сакариас, сдерживая пляшущего под ним коня и стараясь просунуть взволнованное свое лицо между железными прутьями решетки. Все присутствующие в зале разом бросились к окну. Полковник спросил:

— Толком объясни, что случилось?

— Самое страшное в моей жизни. Зловещей звездой сверкнул ваш перстенек! Беги, беги, полковник, по моему следу пущены гончие псы!

За окном, в зале, Лаурита обнимает мужа; уцепившись за материнскую юбку, хнычут дети. Врывается с хриплым криком старая итальянка:

— Вы что? С ума посходили! Если Филомено повезет — он сможет стать новым Гарибальди {113} . Нечего пугать детей!

За зарешеченным окном темь, и Крестоносца, припавшего к прутьям решетки, не видно. Только иногда свет лампы, колеблемой общей суматохой, вырывает из этой густой тьмы огромный сверкающий глаз взмыленного от бега коня. Сакариас все еще держит на седле мешок с трупом ребенка. В зале прощается с семьей хозяин. Мать поочередно поднимает детей, протягивая их отцу. Наблюдающий эту сцену Сакариас горестно шепчет:

— Дети — частицы сердца!

Чино Вьехо подвел коней, и эхо галопа прокатилось по ночному полю. Когда всадники подскакали к броду и остановились, Сакариас поравнялся с полковником.

— Конец Бандеритасу! У нас такая подмога… она тут, со мной!

Полковник в недоумении взглянул на Сакариаса, полагая, что тот в стельку пьян.

— Ты о чем, дружище?

— Об останках моего сынишки… куске мяса, который оставили мне дикие свиньи… вот, в этом мешке…

Полковник протянул руку:

— Я очень тебе сочувствую, Сакариас. Но почему же ты не похоронил его останки?

— Придет время.

— По-моему, ты дурно поступил.

— Пусть они послужат нам талисманом.

— Не будь суеверным.

— Об этом спросите-ка лучше сволочь гачупина!