Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Видал, он и мизинца слушается! А ну-ка взгляни в зубы — и увидишь, что конь еще совсем молодой.

Сакариас упрямо стоял на своем:

— Больше пятидесяти дать не могу. Шестьдесят вместе со сбруей.

Крестьянин, пригибаясь к луке, осадил коня и похлопал его по шее:

— Семьдесят боливаров, приятель, и выпивка за мой счет.

— Шестьдесят вместе с седлом и в придачу уздечка и шпоры.

Продавец оживился, надеясь сойтись в цене:

— Шестьдесят пять! Это же клад, а не конь!

Сакариас опустил мешок на землю, расстегнул пояс и, усевшись под кедром, пересчитал деньги на краешке своего пончо. Тучи мух облепили мешок, густо пропитанный кровью. Собака с слезящимися глазами крутилась возле коня, что-то вынюхивая. Крестьянин спрыгнул на землю. Сакариас завязал деньги в угол пончо и, медля с заключением сделки, принялся разглядывать ноги и зубы коня. Затем вскочил в седло и пустил его рысью, резко осаживая на всем скаку, как это делают перед броском лассо. Крестьянин, стоя на краю пыльной дороги, из-под ладони следил за испытанием. Натягивая поводья, Сакариас подъехал к владельцу.

— Покупаю.

— Чудо конь!

Сакариас развязал угол пончо и монету за монетой отсчитал их в ладонь крестьянина.

— Ну, бывай здоров, дружище!

— Как, а пропустить по стаканчику ради такой покупки?

— Спешу, дружище, срочное дело!

— Ну и ну!

— Должен заплатить по счету. Выпивка за тобой, еще увидимся, приятель!

— Увидимся! Смотри береги гнедого!

Ярхмарочная площадь искрилась трепетным разноцветием огней. По тонущим в предвечерних сумерках красноземным дорогам проплывали караваны лам, стада коров, отряды всадников, на серебряном шитье сомбреро которых играли блики последних лучей заходящего солнца. Пришпорив коня, Сакариас выбрался из сутолоки и поскакал через Аркильо-де-Мадрес.

Сакариас Крестоносец надвинул шляпу на лоб. Отчаянная решимость, неотвязная мысль, сверлящей болью отдававшаяся в висках, терзали его душу. И мысленно с почти детской настырностью он облекал эту мысль в связную словесную форму:

— Господин Передита, уж я о тебе позабочусь! Уж так позабочусь, господин Передита!

Проезжая мимо церквей, Сакариас набожно крестился. Зажигались рекламные фонари паноптикумов. Поравнявшись со зверинцем, Сакариас почувствовал, как заходили бока его коня: почуяв запах крови и мяса, заметался в своей клетке тигр; поднявшись на задние лапы, он с ревом бросался на решетку, глаза его хищно сверкали, хвост яростно колотился. Крестоносец пришпорил коня. Зверинец остался позади. Зловещую поклажу, притороченную к луке седла, он прикрыл пончо. Убаюкиваемый монотонной назойливостью своей мысли, Крестоносец продолжал мысленно твердить ее до полного изнеможения, до боли в висках, пульсировавших, словно ткацкий челнок:

— Господин Передита, уж я о тебе позабочусь! Уж так позабочусь, господин Передита!

Улицы полнились переборами гитар, песнями и выкриками, пестрели фонарями и флагами. В расплывчатом сумбуре усыпляющих музыкальных мелодий внезапно, подобно ракетам, взметались вопли испуга и смятения. Крестоносец объезжал веселящиеся группки. Под цветными фонарями резвилась разномастная толпа, люди скапливались возле питейных лавок и стоек со съестным. Человеческие фигуры, подстрекаемые разгулом красок и света, сливались в однообразный и одновременно выразительный синтез. Танцы, музыка, гирлянды фонарей — все это казалось какой-то нелепостью, приводящим в ярость кошмаром. Сакариас, целиком погруженный в свои мрачные мстительные помыслы, ощущал лишь трепет неотвязной мысли, с почти детской настырностью про себя повторяемой:

— Господин Передита, уж я о тебе позабочусь! Уж так позабочусь, господин Передита!

Улицу освещал фонарь с рекламой на боковых стеклах: «Ссудная касса дона Кинтина». Одно боковое стекло было повреждено, и надпись была неразборчива. Над входной дверью «Ссудной кассы дона Кинтина» красовался желто-красный испанский флаг. Лампа с зеленым абажуром освещала прилавок. Ростовщик гладил старого рыжего кота мальтийской породы; который, казалось, догадывался о своем странном сходстве с хозяином. Вдруг кот и хозяин как-то оба разом вздрогнули и тревожно уставились на дверь. Кот, сидевший у гачупина на коленях, выгнулся дугой, упершись бархатными своими лапками в симметричные заплаты из новой материи. Господин Передита был в нарукавниках, за ухом у него торчало перо, а на голове красовалась засаленная шапочка, которую еще в далекие юные годы вышила его супруга: