Мигель де Унамуно: Агония христианства

Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что Унамуно – центральная фигура в духовной жизни Испании на рубеже XIX–XX вв. Его страстная публицистика на протяжении более сорока лет будоражила умы испанцев; его лирика, новеллистика, драматургия – наряду с творчеством таких всемирно известных представителей «испанского ренессанса», как Пио Барроха, Валье Инклан, Антонио Мачадо, Гарсиа Лорка, – вошли в «золотой фонд» не только испанской, но и мировой литературы; наконец, его философские идеи открыли новую эру в интеллектуальной жизни Испании, положив конец почти, безраздельному господству «школьной философии» и начало развитию нового оригинального философского течения в Испании – экзистенциализма. Унамуно был одним из первооткрывателей экзистенциальной новеллы и подвел под нее определенный философский фундамент – идею человеческой реальности, как особой, несводимой к фактическому существованию, реальности «вымышленного существа», жизнь которого – сочиняемая и созидаемая им самим история, или новелла. В творчестве Унамуно, [1]с исключительной полнотой вобравшем в себя самые животрепещущие проблемы и противоречия испанского национального самосознания той эпохи и придавшем им универсальную, общечеловеческую значимость, предвосхищены и предугаданы пути, по которым пойдут философские и художественные искания, типичные для западноевропейской культуры XX столетия.

Философия Унамуно это не система знания, а жизненная драма. Философия, по словам Паскаля, «не стоит и часа труда», если она – не более, чем знание ради знания. Не стоит и часа труда и вопрос о том, какое отношение к философии имеет творчество Унамуно и можно ли считать его философом – излюбленная тема комментаторов его творчества. Дело в том, что истина, которую он искал, была чем-то большим, чем истина рациональная, и в слове φιλοσοφία (любовь к мудрости), он чутко улавливал это φίλο – (любовь), и это в эпоху, когда пути любви и познания разошлись, казалось бы, окончательно. Мудрость он искал там, где философия соприкасается с религией. «Истина – это то, во что верят от всего сердца и от всей души», – говорил он, это нечто большее, чем умопостигаемые принципы мышления и бытия, это истина пути и жизни, которая не может открыться мыслящему разуму в системе знания, но открывается любви в конкретном образе, как открывается истина христианства в образе Христа. И истина эта открылась ему в образе Дон Кихота Ламанчского.

Унамуно родился в 1864 г. в Бильбао, столице Страны басков. В семье он получил традиционное для Испании католическое воспитание. Наивная католическая вера его детства, которую впоследствии он считал навсегда утраченной, тем не менее никогда не была похоронена в его душе, оставаясь светлым, подающим надежду воспоминанием. О серьезности этой веры говорит уже то, что в четырнадцать лет он хотел стать священником. Но судьба распорядилась иначе. В 1880 г. Унамуно уехал в Мадрид и поступил в университет на факультет философии и гуманитарных наук. В Мадридском университете он не только получил классическое образование, но и оказался в гуще новейших философских идей. Место наивной католической веры занимает в его душе позитивизм и социализм. Его кумирами становятся Спенсер, Бакунин и Лассаль. Социализм был воспринят им не в смысле научно обоснованной исторической необходимости, а в смысле социальной справедливости. В письмах той поры он говорит о социализме как об «истинной религиозной реформе» и мечтает об обществе, которое было бы основано не на соперничестве и законе, а на сотрудничестве и справедливости. «Социализм и коммунизм, – писал он в дневнике, – Святой коммунизм… причастие духа». А тем временем «однажды, во время карнавала (я хорошо это помню) я перестал посещать мессу…». Социалистом Унамуно считал себя до 1897 г., когда в его душе пробудилась вера, вернее трагическое чувство жизни, в котором и воплотился его опыт живой христианской веры. По словам Достоевского, Алеша Карамазов, если бы не верил в Бога, пошел бы в социалисты. Унамуно был социалистом, пока не верил в Бога. Но и отойдя от социализма, он никогда не отрекался от своего сотрудничества с социалистами, «пропаганда возвышенного, благородного, великодушного социализма… – писал он впоследствии, – была настоящим благословением для моей души». Его отход от социализма был связан с тем, что при всех своих достоинствах социализм