Мигель де Унамуно - Авель Санчес

После смерти Хоакина Монегро в бумагах покойного были обнаружены записи о темной, душераздирающей страсти, которою он терзался всю жизнь. Предлагаемая читателю история перемежается извлечениями из «Исповеди» – как озаглавил автор эти свои записи. Приводимые отрывки являются своего рода авторским комментарием Хоакина к одолевавшему его недугу. Отрывки из «Исповеди» выделены кавычками. «Исповедь» была обращена к дочери покойного.

Уж и не помнили Авель Санчес и Хоакин Монегро, когда они познакомились. А познакомились они в раннем детстве, почтя в колыбели, когда кормилицы их сходились посудачить и сосунки лежали рядом, не умея еще сказать ни слова. Постепенно узнавая друг друга, они научились познавать себя. Так, с младенческих лет, росли они вместе, стали закадычными друзьями, почти молочными братьями.

В играх, прогулках, любых совместных затеях заводилой и верховодом был, казалось, более волевой Хоакин? однако ж на поверку все неизменно выходило по Авелю «И случалось это так потому, что важнее ему было не подпасть под влияние, чем приказывать. Они почти никогда не ссорились. «По мне, как хочешь!..» – говорил Авель Хоакину. И это «как хочешь», пресекавшее возможные споры, порой приводило Хоакина прямо-таки в бешенство.

– Почему ты никогда не скажешь «нет»? – злился Хоакин.

– А зачем? – отвечал его друг.

Однажды, когда компания ребят собралась на прогулку, Хоакин сказал:

– Прекрасно, но он не хочет идти в лес.

– Я? Почему не хочу? – воскликнул Авель. – Раз ты хочешь… Я готов…

– Э, нет, при чем тут хочу я или не хочу! Мне надоело! Хватит с меня этих «как хочешь»! Признайся, что ты не желаешь идти!

– Отчего же? Я вовсе не против…

– Зато я против…

– Ну что ж, тогда, пожалуй, и я не пойду…

– Этак я не желаю! – не выдержав, вскипел Хоакин. – Кто хочет – пусть идет с ним, кто хочет – остается со мной!

И все отправились с Авелем, оставив Хоакина одного.

Вспоминая этот случай из детства, Хоакин писал в своей «Исповеди»: «С тех самых пор, уж не знаю почему, нее признали его милым и славным, а меня – противным и неприятным. Так я и рос в одиночестве. Товарищи избегали меня».

В институте, на подготовительных курсах, которые они посещали вместе, готовясь к сдаче экзаменов на бакалавра, Хоакин отличался усидчивостью, стремлением к наградам и похвалам – словом, был первым в аудитории. Зато за пределами аудиторий первенствовал Авель: он был первым в университетском дворе, на улицах, на прогулках, на бое быков, в кругу товарищей. Авель смешил друзей своими милыми шутками, особенным же успехом пользовались его карикатуры на профессоров. «Хоакин прилежнее, но Авель куда способнее… Если бы он не ленился…» Это общее суждение товарищей, хорошо известное Хоакину, переполняло его сердце горечью. У Хоакина даже закралось желание забросить учение и посостязаться со своим соперником на том поприще, где Авель одерживал столь блистательные победы. Однако, поразмыслив здраво – «ах, стоит ли считаться с глупцами!» – он решил твердо следовать врожденной своей склонности. К тому же, как Хоакин ни старался превзойти своего соперника в выдумках, остроумии и веселости, ничего у него не получалось. Шутки его не вызывали смеха, да и сам он продолжал слыть человеком на редкость угрюмым. «Твой юмор, – часто говаривал ему Федерико Куадрадо, – юмор висельника».

Когда оба они сдали бакалаврские экзамены, пути их разошлись. Авель решил посвятить себя живописи. Хоакин поступил на медицинский факультет. Виделись они по-прежнему часто и любили поболтать о своих успехах. Хоакин нередко пытался втолковать Авелю, что медицина – тоже искусство, и даже изящное искусство, требующее поэтического вдохновения. Порой же пускался в очернение изящных искусств, как расслабляющих разум, и восхвалял науку, которая возвышает, укрепляет и облагораживает человеческий дух истиной.

– Но ведь и медицина – сомнительная наука, – возражал тогда Авель. – Скорее это тоже искусство – искусство применять на практике выводы научных исследований.

– Но я вовсе не собираюсь заниматься лечением больных, – парировал Хоакин.

– А почему? Ведь это такое благородное и полезное занятие…

– Ты прав, конечно, но занятие это не для меня. Пусть оно будет самим благородством и самой пользой, но я презираю и это благородство, и эту пользу. Быть может, для иных щупать пульс, смотреть язык и выписывать рецепты – недурной способ зарабатывать деньги. Я же мечу на большее…