Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Прямо под крепостной стеной, на линии прибоя, пенистые валы раскачивали человеческие трупы. Вздутые животы, черные кровоподтеки. Несколько заключенных, выкрикивая проклятия, взбирались на бастион. Волны раскачивали трупы, прибивая их к основанию стены, а высоко в небе, в холодном безразличии его бирюзы, парили стервятники. Старик, латавший жалкое свое одеяло, перекусил нитку и, смачивая языком ее кончик, зло выругался:

— Вот, мать его так!.. Проклятым акулам и тем обрыдло жрать революционное мясо, а этому шакалу Бандерасу все мало! Чтоб ему пусто было!

На пергаментном лице старика, испещренном глубокими морщинами, лежал отпечаток мудрого стоицизма. Пепельно-серая щетина давно не бритого подбородка придавала его обычно строгим и одухотворенным чертам какое-то нездешнее, грустное, потустороннее выражение. Начито и Марко Аурелио робко двинулись к бастиону, словно заплутавшиеся путники. Сталкиваясь с другими арестантами, Начито предупредительно уступал дорогу и дружелюбно улыбался. Они подошли к бастиону, чтобы взглянуть на море, которое весело резвилось в сиянии утренних лучей, раскачивая на пенистых зеленоватых волнах прибоя траурную гирлянду. Среди арестантов, столпившихся на бастионе, нарастали негодующие возгласы, сопровождаемые гневными жестами. Начито оцепенел от ужаса:

— Это жертвы кораблекрушения?

Старик, латавший одеяло, презрительно взглянул на него:

— Это борцы за свободу, которых только что прикончили в Фосо-Пальмитос.

Студент спросил:

— А разве их не хоронят?

— Еще чего! Их выбрасывают в море. Но поскольку акул уже рвет от революционного мяса, то тех, кто на очереди, вроде нас с вами, начальству, как видно, придется закапывать в землю.

И старик зло и горестно рассмеялся. Начито зажмурился:

— А вы, папаша, приговорены к смерти?

— Да разве этот бешеный тигр из Самальпоа приговаривает к меньшей мере наказания? Только к смерти! Но я плюю на это! Долой тирана!

Заключенные, переполнившие бастион, вглядывались в зелень прибоя, бурлившего между контрфорсами крепостной стены. Всех охватило нервное возбуждение, люди были готовы реветь, вопить, выть. Доктор Альфредо Санчес Оканья, поэт и памфлетист, знаменитый революционный трибун, вышел вперед, вытянув по-ораторски руку. Часовой, прохаживавшийся с винтовкой наперевес у крепостных ворот, подозрительно уставился на смельчака.

— Героические борцы за свободу! — начал Оканья. — Мученики благороднейшего дела! Ваши имена будут вписаны золотыми буквами на скрижали нашей истории! Братья! Те, кто завтра будет расстрелян, шлют вам привет и склоняют пред вами головы!

Широким жестом он сорвал с себя шапку. Все последовали его примеру. Часовой щелкнул затвором:

— Назад! На бастионе стоять не велено!

В ответ раздался голос Санчеса Оканья:

— Презренный раб!

Лодка под парусом с морской полицией на борту вылавливала трупы. Один… два… три… четыре… пять… шесть… семь… Толпа на бастионе пришла в неистовство, никто не желал уходить. И тогда затрубили тревогу — и выбежала стража.

Охваченный нервной дрожью Начито повис на руке студента:

— Всем нам конец!

Старик, латавший одеяло, спокойно воззрился на него и со смешком заметил:

— Не стоит так цепляться за эту дерьмовую жизнь!

Тоненьким, прерывающимся голоском Начито всхлипнул:

— Не хочу умирать! За мной нет никакой вины. Меня сгубили ложные улики!

— Как! Вы не за революцию пострадали? Стало быть, вы разделите участь честных людей, не имея на то должных прав.

Начито, вконец ослабевший от страха и безысходной тоски, умоляюще уставился на старика заключенного, который, нахмурив сурово брови, погрузился в этот момент в тщательное изучение геометрии одной из заплат на разложенном у его ног одеяле. Начито сделал попытку заручиться благорасположением пергаментного старика. Случай свел их под смоковницей в углу внутреннего двора-коридора.

— Я никогда не сочувствовал революционным идеям и теперь очень об этом сожалею. Вот вы настоящие герои, и вам обеспечено место в анналах истории. Мученики за идею. Знаете, друг мой, доктор Санчес Оканья так проникновенно говорил!

Слова Начито подхватил с мрачным воодушевлением студент:

— Лучшие головы республики на стороне революции!

Начито льстиво поддакнул:

— Самые лучшие головы!

Латавший одеяло старик, вдевая нитку в иголку, с угрюмой презрительностью отрезал: