Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Дон Селес напыжился:

— Индеец, хозяин земли, — не более чем утопия университетских педантов.

— Согласен. Потому-то я и говорил, что всем этим дипломированным дядям нужно предоставить места за границей. Там их способности вреда республике не принесут. Дон Селестино, серебряные боеприпасы нужны нам позарез, и я поручаю вам принять все необходимые меры. Повидайтесь с государственным секретарем по финансам. Не откладывайте. Лисенсиат изучил этот вопрос и введет вас в курс дела. Обсудите с ним, как быть с гарантией, и не тяните. Помните, что повстанцы должны быть расстреляны серебром, и как можно скорее! За границей верят небылицам, которые распространяют всевозможные газетные агентства! Мы уже протестовали дипломатическим путем, требуя прекращения клеветнической кампании, но этого мало. Дорогой Селес, вашему острому перу надлежит составить документ за подписями виднейших членов испанской колонии, документ, который объяснит правительству нашей общей матери-родины истинное положение вещей. Долг колонии — ориентировать свое правительство, раскрыть глаза вашим соплеменным государственным деятелям на то, что революционные идеи для Америки ничуть не пользительнее желтой лихорадки. Революция означала бы для испанских колонистов полное разорение. Пусть там знают об этом и не заблуждаются. Положение чрезвычайно серьезное, дон Селестино! По дошедшим до меня слухам дипломатический корпус намеревается предпринять какую-то акцию. Поговаривают о коллективном протесте в связи с расстрелами в Самальпоа. Известно ли вам, что этот протест собирается подписать сам испанский посланник?

Лысина богатея гачупина побагровела.

— Это же пощечина всей нашей колонии!

— И, по-вашему, полномочный представитель Испании будет способен ее нанести?

— Человек он смирный… Делает только то, что не требует никакого труда. Не шибко умный…

— Вы полагаете, что он вообще ничего не делает?

— Делает, конечно… но делает преимущественно долги, которые никогда не возвращает. Какого дела вы еще хотите от него? Ведь свое пребывание здесь он рассматривает как ссылку.

— Значит, полагаться на него нельзя?

— Боюсь, что нет.

— Стало быть, надо что-то предпринять.

Гачупин, изображая внезапно сошедшее на него озарение, хлопнул себя по шишковатому лбу:

— Колония может на него повлиять.

Зеленую индейскую маску дона Сантоса прочертила улыбка:

— В картах это называется «очко». Действовать надо незамедлительно. Интересы обосновавшихся здесь испанцев не имеют ничего общего с утопиями дипломатов. Все ихние протокольные слезы означают полное неведение наших американских дел. Человечность для американских стран, говоря словами Аристотеля, не более чем энтелехия {101} о трех головах: креол, индеец и негр. Три рода человечности. Всякая другая политика — чистейшая ахинея.

С манерно преувеличенной торжественностью гачупин протянул руку:

— С каждым вашим словом мое восхищение вами все растет и растет!

— Не мешкайте же, дон Селес. Партию в лягушку давайте перенесем на завтра. Вам нравится эта игра? Лично меня ничто так не приводит в душевное равновесие, я полюбил ее с самого детства и играю в нее каждый вечер, прежде чем отойти ко сну. Очень, очень полезная вещь, в отличие от других игр, которые вредят здоровью и преждевременно старят.

Богатей зарумянился:

— Диву даюсь, как сходятся наши вкусы!

— До скорой-скорой встречи, дон Селито!

Гачупин спросил:

— И это «скоро-скоро» будет завтра?

Дон Сантос кивнул головой:

— А быть может, и раньше, даже сегодня. Ведь я не сплю вовсе.

Дон Селес рассыпался мелким бисером:

— Недаром в нашей газете вас величают профессором железной воли и неутомимого творческого начала!

Тиран церемонно простился с гостем, перейдя к концу фразы на петушиный фальцет.

Погруженный в пустоту окна, тиран Бандерас казался хищной ночной птицей. С этой высоты он обозревал равнину, где продолжали учения отряды индейцев, вооруженных устаревшими ружьями. Изумрудная морская гладь загоралась отсветами городских огней. Ветерок благоухал померанцами и тамариндами; в высоком пустом небе плавали карнавальные шары с огненными хвостами. Санта-Фе справляла свой осенний праздник, введенный еще в эпоху испанских вице-королей. По монастырской площади, подпрыгивая на ходу, будто щеголь на прогулке, катилась коляска дона Селестино. Пестрея шахматной доской белых и розоватых крыш, мерцал своими огнями город, походивший на крепость, сторожащую изгиб залива. Море было в белых барашках, и в беспросветной синеве угасающего вечера красными сигналами загорались газовые рожки казарм. Коляска гачупина вприпрыжку, черным пауком, пробегала по опаленной солнцем окраине Куэста-Мостенсес.