Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Не хочешь со мной дружить?

Собачонка с тявканьем вскарабкалась на колени к хозяину, выпуклые, белесые, лишь чуть подернутые синевой глаза которого, безразличные, как два стеклянных шарика, вот-вот готовы были сомкнуться в дреме. Глаза эти на редкость гармонировали с неясностью улыбки, выражавшей лишь деланную, протокольную любезность. Пухлая, в ямочках рука, рука одалиски, нежила шелковистую шерсть собачонки:

— Мерлин, веди себя благородно!

— Он объявил мне войну!

Барон де Беникарлес, устало развалившись на канапе грузным, обрюзгшим телом, предоставил собачонке облизывать свое лицо. Дон Селес, коего личное пространство между двумя бакенбардами цвета гвоздики слегка порозовело, начал понемногу снова надуваться, однако же сохраняя где-то глубоко запрятанную робость освистанного клоуна. Сквозь звуки собачьего лизания, донесся невнятный носовой голос дипломатического шута:

— По каким святым местам паломничаете, дон Селесте? Какую новую блистательную идею шлет мне через вас испанская колония? Разве вы явились сюда не для переговоров?.. Милости просим, почтеннейший дон Селес.

Покорно, как бы вверяя себя судьбе, дон Селес махнул в знак согласия рукой. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, а нахмуренный шишковатый лоб, апоплексический подбородок и нависающий над широким поясом живот лишь отчасти скрадывали его смущение. Притворно засмеявшись, гачупин сказал:

— Пресловутая ваша проницательность, дорогой барон, только лишний раз подтвердилась.

Мерлин залаял, и чучело погрозило ему пальцем.

— Не суйся, Мерлин. Простите ему эту невоспитанность, дражайший Селес, и продолжайте.

Чтобы собраться с духом, дон Селес мысленно прочитал молитву, попутно пытаясь припомнить, сколько в точности баронских векселей он учел. Напрягаясь изо всех сил, дон Селес старался сохранить хорошую мину при плохой игре. Закатив глаза, он начал:

— В силу старинных своих связей наша колония не может оставаться сторонней к политике этой страны. Сотрудничество наше давнее, и плоды его налицо. Лично я, будучи пацифистом по убеждению и решительным сторонником либерального режима при ответственном, серьезном правительстве, я нахожусь в положении несколько двусмысленном: с одной стороны — революционные принципы, с другой — авторитарные методы генерала Бандераса! И тем не менее испанское землячество почти убедило меня в том, что лучшая гарантия порядка все же дон Сантос Бандерас. Победа революции означала бы хаос и разорение!

— Не забывайте, однако, что в конце концов все победившие революции становятся благоразумными.

— Но не надо забывать и о происходящем нынче торговом кризисе! Доходы падают, финансы трещат, в деревне возрождается бандитизм.

Министр веско заметил:

— В период гражданской войны, как, например, сейчас, это неизбежно.

— Гражданская война! Да мы, живущие здесь уже не первый год, смотрим на нее как на неизбежное зло. Революционные принципы будут куда пострашнее, ибо они подрывают священные принципы собственности. Индеец, хозяин земли, — это демагогическая химера, с которой нормальный здравый смысл никак не может примириться. В этом колония единодушна. Я, хоть и с некоторыми оговорками, присоединяюсь к другим колонистам. Я — реалист, и для меня очевидно, что революционный дух враждебен интересам испанского капитала.

Посланник его католического величества откинулся на канапе, прикрыв плечом морду собачонки:

— Скажите, дон Селес, ваши слова надо рассматривать как официальный ультиматум колонии?

— Нет, господин министр, это не ультиматум. Колония только просит занять определенную позицию.

— Просит или обязывает ее занять?

— Видимо, я не сумел точно изъяснить суть дела. Я торговец и потому не шибко сведущ во всяких там словесных тонкостях. Но ежели из моих слов возможно заключить, будто я выступаю тут официально, то я просил бы господина министра для моей же пользы поскорее рассеять это подозрение.

Блеклая голубизна взора барона де Беникарлеса оживилась иронией. Погрузив пальцы в шелковистую шерсть собачонки, он скривил раздраженно-брезгливый мясистый, с отпечатком порочной усталости, рот:

— Почтеннейший дон Селестино, без всякого сомнения, вы одна из самых представительных торговых, интеллектуальных и общественных фигур испанской колонии… Ваши мнения весьма и весьма ценимы… И тем не менее вы все же не испанский посланник! Убежден, что это печальное недоразумение! Но его можно исправить: добейтесь по телеграфу моего перевода в Европу. Вашу просьбу я поддержу, да еще в придачу продам вам всю свою мебель.