Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Раз! Два! Три!

Лохматый беззвучно извивался на руках, скованных цепью, терявшейся в углублении впалой его груди. Из боков несчастного сочились струйки крови, а капралы, приноравливаясь к барабанной дроби, продолжали хлестать:

— Семь! Восемь! Девять!

Ниньо Сантос покинул свой пост у окна, чтобы принять по-воскресному разодетую депутацию испанской колонии. Бакалейщик, ростовщик, похотливый сутенер, горластый патриот, врач-самозванец, краснобай-газетчик, темный делец-богатей поочередно склонялись перед безмолвной мумией с застывшей зеленоватой пеной в углах губ. Дон Селестино Галиндо, пузатое чванливое ничтожество, взял слово от имени колонии и в льстиво-витиеватых выражениях так приветствовал прославленного замирителя Самальпоа:

— Испанская колония почитает для себя честью воздать должное великому патрицию, зерцалу доблести и расторопности, реставратору порядка и законности, сумевшему подвергнуть примерной каре революционных бунтарей и демагогов. Испанская колония, неизменно движимая чувством великодушия и сострадания, всегда найдет слово утешения, найдет слезы для оплакивания жертв пагубного заблуждения, зараженных вирусом бунтарской чумы! Но в то же время испанская колония не может не заявить, что единственной гарантией порядка и процветания республики является неукоснительное соблюдение законности.

Одобрительный шепот прокатился по пестрой толпе гачупинов {98} : некоторые из них были плотного сложения, с обветренными загорелыми лицами; другие — смахивали на старых лавочников, физиономии их были желчные и недоверчивые, третьи — толстобрюхие, с мясистыми пальцами, унизанными перстнями, лица их излучали тупое самодовольство. Всех роднило одно: неудобство, причиняемое собственными руками, затянутыми в перчатки. Тиран Бандерас, словно проповедник перед приходом, пробормотал несколько наперед заученных фраз:

— Приятно слышать, что укоренившиеся на нашей земле братья по крови, подтверждая свою неколебимую веру в идеалы прогресса и порядка, тем самым следуют заветам матери-родины. Меня бесконечно радует эта моральная поддержка со стороны испанской колонии. Сантос Бандерас отнюдь не одержим жаждой власти, в чем его любят обвинять противники. Сантос Бандерас заверяет вас, что счастливейшим днем его жизни станет день, когда он, подобно Цинциннату, сможет почить от дел своих {99} и удалиться в частную жизнь, дабы обрабатывать свой клочок земли. Поверьте, друзья, для немощного старца президентские обязанности — ноша непомерная. Как часто правитель вынужден подавлять человеческие свои чувства во имя закона, который является единственным гарантом для честных и трудолюбивых граждан. Правитель, вынужденный подписать смертный приговор, может обливаться горючими слезами, но руке его не позволено дрогнуть. Это трагедия правителей, и, как я сказал, она уже не по силам такому старцу, как я. Верным друзьям вроде вас я могу открыться в своей слабости… поверьте, что сердце мое разрывалось на части, когда я подписывал в Самальпоа смертные приговоры. Три ночи я не мог сомкнуть глаз!

— Ого!

Шеренга гачупинов колыхнулась. Массивные ноги, обутые в тесные лакированные башмаки, зашаркали по изразцовым плиткам пола, придвинулись ближе к диктатору. Неуклюжие руки, затянутые в перчатки, заходили, не находя себе места. Словно по невидимой команде гачупины принялись теребить бразильского золота цепочки от карманных часов. Зеленая мумия многозначительно подчеркнула:

— Три дня и три ночи кряду в посте и бдении!

— Боже!

Бесхитростные эти восклицания принадлежали черномазому коренастому горцу-виноделу с торчащими ежиком волосами и бычьей шеей, туго перехваченной целлулоидным воротничком. Его захлебывающийся от угодливости голос чем-то напоминал истеричные выкрики театрального клакера. Тиран Бандерас раскрыл табакерку и предложил присутствующим крошеного виргинского табаку:

— Так вот, как я уже говорил, сердце мое обливается кровью и тяготы правления становятся непосильной ношей. Подыщите человека, который сумел бы укрепить финансы и поддержать жизнеспособные силы страны. Государство, безусловно, располагает людьми, способными управлять с большим умением, чем стоящая перед вами развалина. Надо лишь привести к согласию все представительные силы нашего общества без разделения на иностранцев и местных…

Так распространялся Бандерас, покачивая в такт словам пергаментной своей головой. За темными стеклами защитных очков глаз его не было видно. По кольцу гачупинов прокатился приглушенный ропот, свидетельствующий о льстивом несогласии. Петухом ворвался голос дона Селестино: