Джек Лондон - Белое безмолвие - английский и русский параллельные тексты

- Да, Руфь, - продолжал ее муж на том условном языке, единственно на котором они и могли объясняться друг с другом, - вот скоро мы выберемся отсюда, сядем в лодку белого человека и поедем к Соленой Воде. Yes, bad water, rough water-great mountains dance up and down all the time. Да, плохая вода, бурная вода - словно водяные горы скачут вверх и вниз. And so big, so far, so far away-you travel ten sleep, twenty sleep, forty sleep'-he graphically enumerated the days on his fingers-'all the time water, bad water. А как ее много, как долго по ней ехать! Едешь десять снов, двадцать снов - для большей наглядности Мэйсон отсчитывал дни на пальцах, -и все время вода, плохая вода. Then you come to great village, plenty people, just the same mosquitoes next summer. Потом приедем в большое селение, народу много, все равно как мошкары летом. Wigwams oh, so high-ten, twenty pines. Вигвамы вот какие высокие - в десять, двадцать сосен!.. ' Hi-yu skookum!' Эх! He paused impotently, cast an appealing glance at Malemute Kid, then laboriously placed the twenty pines, end on end, by sign language. Он замолчал, не находя слов, и бросил умоляющий взгляд на Мэйлмюта Кида, потом старательно стал показывать руками, как это будет высоко, если поставить одну на другую двадцать сосен.

Malemute Kid smiled with cheery cynicism; but Ruth's eyes were wide with wonder, and with pleasure; for she half believed he was joking, and such condescension pleased her poor woman's heart.	Мэйлмют Кид насмешливо улыбнулся, но глаза Руфи расширились от удивления и счастья; она думала, что муж шутит, и такая милость радовала ее бедное женское сердце.
' And then you step into a-a box, and pouf! up you go.'	- А потом сядем в... в ящик, и - пифф! - поехали.
He tossed his empty cup in the air by way of illustration and, as he deftly caught it, cried: 'And biff! down you come.	- В виде пояснения Мэйсон подбросил в воздух пустую кружку и, ловко поймав ее, закричал: - И вот - пафф! - уже приехали!
Oh, great medicine men!	О великие шаманы!
You go Fort Yukon. I go Arctic City-twenty-five sleep-big string, all the time-I catch him string-I say,	Ты едешь в Форт Юкон, а я еду в Арктик-сити -двадцать пять снов. Длинная веревка оттуда сюда, я хватаюсь за эту веревку и говорю:
"Hello, Ruth!	"Алло, Руфь!
How are ye?"-and you say,	Как живешь?" А ты говоришь:
"Is that my good husband?"-and I say,	"Это ты, муженек?" Я говорю:
"Yes"-and you say,	"Да". А ты говоришь:
"No can bake good bread, no more soda"-then I say,	"Нельзя печь хлеб: больше соды нет". Тогда я говорю:
"Look in cache, under flour; good-by."	"Посмотри в чулане, под мукой. Прощай!"
You look and catch plenty soda.	Ты идешь в чулан и берешь соды сколько нужно.
All the time you Fort Yukon, me Arctic City.	И все время ты в Форте Юкон, а я - в Арктик-сити.
Hi-yu medicine man!'	Вот они какие, шаманы!
Ruth smiled so ingenuously at the fairy story that both men burst into laughter.	Руфь так простодушно улыбнулась этой волшебной сказке, что мужчины покатились со смеху.
A row among the dogs cut short the wonders of the Outside, and by the time the snarling combatants were separated, she had lashed the sleds and all was ready for the trail.-'Mush!	Шум, поднятый дерущимися собаками, оборвал рассказы о чудесах далекой страны, и к тому времени, когда драчунов разняли, женщина уже успела увязать нарты, и все было готово, чтобы двинуться в путь.
Baldy! Hi!	- Вперед, Лысый!
Mush on!'	Эй, вперед!
Mason worked his whip smartly and, as the dogs whined low in the traces, broke out the sled with the gee pole.	Мэйсон ловко щелкнул бичом и, когда собаки начали, потихоньку повизгивая, натягивать постромки, уперся в поворотный шест и сдвинул с места примерзшие нарты.
Ruth followed with the second team, leaving Malemute Kid, who had helped her start, to bring up the rear.	Руфь следовала за ним со второй упряжкой, а Мэйлмют Кид, помогавший ей тронуться, замыкал шествие.

Strong man, brute that he was, capable of felling an ox at a blow, he could not bear to beat the poor animals, but humored them as a dog driver rarely does-nay, almost wept with them in their misery.	Сильный и суровый человек, способный свалить быка одним ударом, он не мог бить несчастных собак и по возможности щадил их, что погонщики делают редко. Иной раз Мэйлмют Кид чуть не плакал от жалости, глядя на них.
'Come, mush on there, you poor sore-footed brutes!' he murmured, after several ineffectual attempts to start the load.	- Ну вперед, хромоногие! - пробормотал он после нескольких тщетных попыток сдвинуть тяжелые нарты.
But his patience was at last rewarded, and though whimpering with pain, they hastened to join their fellows.	Наконец его терпение было вознаграждено, и, повизгивая от боли, собаки бросились догонять своих собратьев.
No more conversation; the toil of the trail will not permit such extravagance.	Разговоры смолкли. Трудный путь не допускает такой роскоши.
And of all deadening labors, that of the Northland trail is the worst.	А езда на севере - тяжкий, убийственный труд.
Happy is the man who can weather a day's travel at the price of silence, and that on a beaten track.	Счастлив тот, кто ценою молчания выдержит день такого пути, и то еще по проложенной тропе.
And of all heartbreaking labors, that of breaking trail is the worst.	Но нет труда изнурительнее, чем прокладывать дорогу.
At every step the great webbed shoe sinks till the snow is level with the knee.	На каждом шагу широкие плетеные лыжи проваливаются, и ноги уходят в снег по самое колено.
Then up, straight up, the deviation of a fraction of an inch being a certain precursor of disaster, the snowshoe must be lifted till the surface is cleared; then forward, down, and the other foot is raised perpendicularly for the matter of half a yard.	Потом надо осторожно вытаскивать ногу -отклонение от вертикали на ничтожную долю дюйма грозит бедой, - пока поверхность лыжи не очистится от снега. Тогда шаг вперед - и начинаешь поднимать другую ногу, тоже по меньшей мере на пол-ярда.
He who tries this for the first time, if haply he avoids bringing his shoes in dangerous propinquity and measures not his length on the treacherous footing, will give up exhausted at the end of a hundred yards; he who can keep out of the way of the dogs for a whole day may well crawl into his sleeping bag with a clear conscience and a pride which passeth all understanding; and he who travels twenty sleeps on the Long Trail is a man whom the gods may envy.	Кто проделывает это впервые, валится от изнеможения через сто ярдов, даже если до того он не зацепит одной лыжей за другую и не растянется во весь рост, доверившись предательскому снегу. Кто сумеет за весь день ни разу не попасть под ноги собакам, тот может с чистой совестью и с величайшей гордостью забираться в спальный мешок; а тому, кто пройдет двадцать снов по великой Северной Тропе, могут позавидовать и боги.
The afternoon wore on, and with the awe, born of the White Silence, the voiceless travelers bent to their work.	День клонился к вечеру, и подавленные величием Белого Безмолвия путники молча прокладывали себе путь.
Nature has many tricks wherewith she convinces man of his finity-the ceaseless flow of the tides, the fury of the storm, the shock of the earthquake, the long roll of heaven's artillery-but the most tremendous, the most stupefying of all, is the passive phase of the White Silence.	У природы много способов убедить человека в его смертности: непрерывное чередование приливов и отливов, ярость бури, ужасы землетрясения, громовые раскаты небесной артиллерии. Но всего сильнее, всего сокрушительнее - Белое Безмолвие в его бесстрастности.

Читать дальше