ЛибКат » Книги » Проза » Классическая проза

Джек Лондон: История Джиз-Ук - английский и русский параллельные тексты

Здесь есть возможность читать онлайн «Джек Лондон: История Джиз-Ук - английский и русский параллельные тексты» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию). В некоторых случаях присутствует краткое содержание. категория: Классическая проза / на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале. Библиотека «Либ Кат» — LibCat.ru создана для любителей полистать хорошую книжку и предлагает широкий выбор жанров:

любовные романы фантастика и фэнтези приключения детективы и триллеры эротика документальные научные юмористические анекдоты о бизнесе проза детские сказки о религиии новинки православные старинные про компьютеры программирование на английском домоводство поэзия

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

Название:
История Джиз-Ук - английский и русский параллельные тексты
Автор:
Джек Лондон
Жанр:
Классическая проза / на русском языке
Язык:
Русский
Рейтинг книги:
5 / 5
Избранное:
Добавить книгу в избранное
Ваша оценка:
- 100
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Описание
Другие книги автора
Правообладателям
Похожие книги

История Джиз-Ук - английский и русский параллельные тексты: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «История Джиз-Ук - английский и русский параллельные тексты»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Джек Лондон (англ. Jack London, 1876 — 1916) — американский писатель, наиболее известный как автор приключенческих рассказов и романов.

Джек Лондон: другие книги автора

Кто написал История Джиз-Ук - английский и русский параллельные тексты? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

Уважаемые правообладатели!

Возможность размещать книги на на нашем сайте есть у любого зарегистрированного пользователя. Если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия, пожалуйста, направьте Вашу жалобу на info@libcat.ru или заполните форму обратной связи.

В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

История Джиз-Ук - английский и русский параллельные тексты — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «История Джиз-Ук - английский и русский параллельные тексты», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

"For the love of God, Prentiss, send me a man," he wrote to the agent at Fort Hamilton, three hundred miles up river.	"Ради бога, Прентис, пришлите мне кого-нибудь!" - написал он агенту Компании в Форт Г амильтон, находившийся в трехстах милях вверх по реке.
Six weeks later the Indian messenger brought back a reply. It was characteristic:	Через шесть недель посланный индеец вернулся с лаконичным ответом:
"Hell.	"Дело дрянь.
Both feet frozen.	Отморозил обе ноги.
Need him myself-Prentiss."	Самому нужен. Прентис".
To make matters worse, most of the Toyaats were in the back country on the flanks of a caribou herd, and Jees Uck was with them.	Еще хуже было то, что большинство тойатов ушло в глубь страны вслед за стадом карибу и Джис-Ук ушла с ними.
Removing to a distance seemed to bring her closer than ever, and Neil Bonner found himself picturing her, day by day, in camp and on trail.	Чем дальше она была, тем ближе казалась, и воображение Боннера постоянно рисовало ее то на стоянках, то в пути.
It is not good to be alone.	Плохо быть одному.
Often he went out of the quiet store, bare-headed and frantic, and shook his fist at the blink of day that came over the southern sky-line.	Часто он без шапки выбегал из тихого склада и грозил кулаком светлой полоске в южной части неба, означавшей день.
And on still, cold nights he left his bed and stumbled into the frost, where he assaulted the silence at the top of his lungs, as though it were some tangible, sentiment thing that he might arouse; or he shouted at the sleeping dogs till they howled and howled again.	А холодными, ясными ночами он выскакивал на мороз и вопил во всю силу легких, бросая вызов тишине, как будто она была живым существом и могла принять этот вызов. Иногда он кричал на спящих собак, пока они не начинали выть.
One shaggy brute he brought into the post, playing that it was the new man sent by Prentiss.	Одного косматого пса он поселил в доме, играя в нового помощника, присланного Прентисом.
He strove to make it sleep decently under blankets at nights and to sit at table and eat as a man should; but the beast, mere domesticated wolf that it was, rebelled, and sought out dark corners and snarled and bit him in the leg, and was finally beaten and driven forth.	Он пытался приучить собаку спать ночью под одеялом и есть за столом, как человек. Но она, этот прирученный потомок волков, не желала подчиняться, пряталась по темным углам, рычала и укусила его за ногу, так что в конце концов он ее побил и изгнал.
Then the trick of personification seized upon Neil Bonner and mastered him.	Потом Нийлом Боннером овладела страсть к анимизации.
All the forces of his environment metamorphosed into living, breathing entities and came to live with him.	Все силы природы превращались в живые существа и вступали в общение с ним.
He recreated the primitive pantheon; reared an altar to the sun and burned candle fat and bacon grease thereon; and in the unfenced yard, by the long-legged cache, made a frost devil, which he was wont to make faces at and mock when the mercury oozed down into the bulb.	Он заново создавал первобытный пантеон, воздвиг алтарь солнцу и жег на нем свечное сало и свиной жир, а на неогороженном дворе, у кладовой на сваях, вылепил снежного черта и дразнил его, гримасничая, когда ртуть замерзала.
All this in play, of course.	Конечно, это была игра.
He said it to himself that it was in play, and repeated it over and over to make sure, unaware that madness is ever prone to express itself in make-believe and p lay.	Он снова и снова убеждал себя в этом, не зная, что безумие часто выражается в притворстве перед самими собой и в игре.

One midwinter day, Father Champreau, a Jesuit missionary, pulled into Twenty Mile.	Однажды, в середине зимы, на Двадцатую Милю заехал отец Шампро - иезуитский миссионер.
Bonner fell upon him and dragged him into the post, and clung to him and wept, until the priest wept with him from sheer compassion.	Боннер накинулся на него, втащил в факторию, обнял и расплакался так, что священник сам заплакал из сочувствия.
Then Bonner became madly hilarious and made lavish entertainment, swearing valiantly that his guest should not depart.	Затем Боннер безумно развеселился и устроил роскошный пир, клянясь, что не отпустит гостя.
But Father Champreau was pressing to Salt Water on urgent business for his order, and pulled out next morning, with Bonner's blood threatened on his head.	Но отец Шампро торопился к Соленой Воде по неотложным делам своего ордена и уехал на следующее утро, напутствуемый угрозами Боннера, что его кровь падет на голову священника.
And the threat was in a fair way toward realization, when the Toyaats returned from their long hunt to the winter camp.	Он был уже близок к осуществлению этой угрозы, но тут после долгой охоты вернулись на зимнее становище тойаты.
They had many furs, and there was much trading and stir at Twenty Mile.	Мехов было много, и на Двадцатой Миле закипела оживленная торговля.
Also, Jees Uck came to buy beads and scarlet cloths and things, and Bonner began to find himself again.	Джис-Ук приходила за бусами и яркими тканями, и Боннер постепенно вновь обретал себя.
He fought for a week against her.	Целую неделю он боролся.
Then the end came one night when she rose to leave.	Затем, как-то вечером, когда Джис-Ук собралась уходить, наступил конец.
She had not forgotten her repulse, and the pride that drove Spike O'Brien on to complete the North-West Passage by land was her pride.	Она еще не забыла, как ее отвергли, а в ней жила гордость Спайка О'Брайена - гордость, гнавшая его открыть сухопутный Северо-Западный проход.
"I go now," she said; "good-night, Neil."	- Я иду, - сказала она. - Доброй ночи, Нийл!
But he came up behind her.	Но он догнал ее у двери.
"Nay, it is not well," he said.	- Не уходи, - сказал он.
And as she turned her face toward his with a sudden joyful flash, he bent forward, slowly and gravely, as it were a sacred thing, and kissed her on the lips.	И когда она повернула к нему вдруг просиявшее лицо, он медленно и торжественно наклонился, как будто совершая священнодействие, и поцеловал ее в губы.
The Toyaats had never taught her the meaning of a kiss upon the lips, but she understood and was glad.	Тойаты не знают значения поцелуя в губы, но она поняла и была рада.
With the coming of Jees Uck, at once things brightened up.	С приходом Джис-Ук жизнь сразу стала светлее.
She was regal in her happiness, a source of unending delight.	Джис-Ук была царственно счастлива, а с нею был счастлив и он.
The elemental workings of her mind and her naive little ways made an immense sum of pleasurable surprise to the over-civilized man that had stooped to catch her up.	Простота ее мышления, ее наивное кокетство удивляли и восхищали утомленного цивилизацией человека, снизошедшего до нее.

Not alone was she solace to his loneliness, but her primitiveness rejuvenated his jaded mind.	Она была не просто утешением его одиночества -ее непосредственность обновила его пресыщенную душу.
It was as though, after long wandering, he had returned to pillow his head in the lap of Mother Earth.	Казалось, после долгих блужданий он склонил голову на колени матери-природы.
In short, in Jees Uck he found the youth of the world-the youth and the strength and the joy.	Короче говоря, в Джис-Ук он нашел юность мира - юность, силу и радость.
And to fill the full round of his need, and that they might not see overmuch of each other, there arrived at Twenty Mile one Sandy MacPherson, as companionable a man as ever whistled along the trail or raised a ballad by a camp-fire.	И чтобы заполнить последний пробел в жизни Нийла, а также чтобы они с Джис-Ук не устали друг от друга, на Двадцатую Милю явился Сэнди Макферсон, самый компанейский человек из всех, кто когда-либо, посвистывая, бежал за собаками или запевал у лагерного костра.
A Jesuit priest had run into his camp, a couple of hundred miles up the Yukon, in the nick of time to say a last word over the body of Sandy's partner.	Некий священник наткнулся на его стоянку, милях в двухстах выше по Юкону как раз вовремя, чтобы прочесть заупокойную молитву над телом его товарища.
And on departing, the priest had said,	Перед отъездом священник сказал:
"My son, you will be lonely now."	- Сын мой, вы остаетесь теперь в одиночестве.
And Sandy had bowed his head brokenly.	И Сэнди горестно кивнул.
"At Twenty Mile," the priest added, "there is a lonely man.	- На Двадцатой Миле, - добавил священник, - есть одинокий человек.
You have need of each other, my son."	Вы нужны друг другу, сын мой.
So it was that Sandy became a welcome third at the post, brother to the man and woman that resided there.	Так случилось, что Сэнди стал желанным третьим в фактории, братом мужчине и женщине, обитавшим там.
He took Bonner moose-hunting and wolf-trapping; and, in return, Bonner resurrected a battered and way-worn volume and made him friends with Shakespeare, till Sandy declaimed iambic pentameters to his sled-dogs whenever they waxed mutinous.	Он научил Боннера охотиться на лосей и волков, а взамен Боннер вытащил зачитанный, истрепанный томик, и вскоре завороженный Шекспиром Сэнди обрушивал на заупрямившихся собак ямбические пентаметры.
And of the long evenings they played cribbage and talked and disagreed about the universe, the while Jees Uck rocked matronly in an easy-chair and darned their moccasins and socks.	Долгими вечерами мужчины играли в криббедж[1] и спорили о вселенной, а Джис-Ук, уютно устроившись в кресле, штопала их носки и чинила мокасины.
Spring came.	Пришла весна.
The sun shot up out of the south.	С юга вернулось солнце.
The land exchanged its austere robes for the garb of a smiling wanton.	Земля сменила аскетическое одеяние на легкомысленный девичий наряд.
Everywhere light laughed and life invited.	Повсюду смеялся свет, бурлила жизнь.
The days stretched out their balmy length and the nights passed from blinks of darkness to no darkness at all.	Овеянные теплом дни становились все длиннее, а ночи - все короче, пока не исчезли совсем.

The river bared its bosom, and snorting steamboats challenged the wilderness.	Река сбросила ледяной панцирь, и пыхтение пароходов будило глушь.
There were stir and bustle, new faces, and fresh facts.	Шум, суматоха, новые лица, свежие новости.
An assistant arrived at Twenty Mile, and Sandy MacPherson wandered off with a bunch of prospectors to invade the Koyokuk country.	На Двадцатую Милю приехал новый помощник, и Сэнди Макферсон ушел с компанией золотоискателей исследовать долину реки Коюкук.
And there were newspapers and magazines and letters for Neil Bonner.	А Нийл Боннер получил газеты, журналы и письма.
And Jees Uck looked on in worriment, for she knew his kindred talked with him across the world.	Джис-Ук наблюдала за ним в тревоге, так как знала, что это его соплеменники говорят с ним из-за морей.
Without much shock, it came to him that his father was dead.	Известие о смерти отца не слишком потрясло Нийла.
There was a sweet letter of forgiveness, dictated in his last hours. There were official letters from the Company, graciously ordering him to turn the post over to the assistant and permitting him to depart at his earliest pleasure.	Почта принесла нежные слова прощения, продиктованные умирающим, и официальные письма Компании с любезным разрешением Боннеру передать факторию помощнику и уехать, когда ему заблагорассудится.
A long, legal affair from the lawyers informed him of interminable lists of stocks and bonds, real estate, rents, and chattels that were his by his father's will.	Длинный юридический документ, присланный поверенным, содержал бесконечные перечни акций, ценных бумаг, земельных владений и прочего движимого и недвижимого имущества, переходившего к Боннеру по завещанию отца.
And a dainty bit of stationery, sealed and monogramed, implored dear Neil's return to his heart-broken and loving mother.	Изящный листок с монограммой умолял милого Нийла поспешить к безутешной и любящей матери.
Neil Bonner did some swift thinking, and when the Yukon Belle coughed in to the bank on her way down to Bering Sea, he departed-departed with the ancient lie of quick return young and blithe on his lips.	Нийл Боннер умел решать быстро, и, когда у берега зафыркала "Красавица Юкона", направлявшаяся к Беринговому морю, он уехал; уехал с древней ложью о скором возвращении, которая в его устах прозвучала молодо и искренне.
"I'll come back, dear Jees Uck, before the first snow flies," he promised her, between the last kisses at the gang-plank.	- Я вернусь, Джис-Ук, дорогая, прежде чем выпадет снег, - обещал он ей между последними поцелуями на сходнях.
And not only did he promise, but, like the majority of men under the same circumstances, he really meant it.	И он не только обещал, но, как большинство мужчин в подобных обстоятельствах, он верил в то, что говорил.
To John Thompson, the new agent, he gave orders for the extension of unlimited credit to his wife, Jees Uck.	Он дал распоряжение Джону Томпсону, новому агенту, открыть неограниченный кредит его жене Джис-Ук.
Also, with his last look from the deck of the Yukon Belle, he saw a dozen men at work rearing the logs that were to make the most comfortable house along a thousand miles of river front-the house of Jees Uck, and likewise the house of Neil Bonner-ere the first flurry of snow.	Оглянувшись в последний раз с палубы "Красавицы Юкона", он увидел, как дюжина рабочих таскает бревна, предназначенные для постройки самого удобного дома по всей реке -дома Джис-Ук, который станет и его, Нийла Боннера, домом еще до первого снега.

For he fully and fondly meant to come back.	Ибо он и в самом деле собирался вернуться.
Jees Uck was dear to him, and, further, a golden future awaited the north.	Джис-Ук была ему дорога, а Север ожидало золотое будущее.
With his father's money he intended to verify that future.	В это будущее он намеревался вложить деньги, унаследованные от отца.
An ambitious dream allured him. With his four years of experience, and aided by the friendly co?peration of the P. C. Company, he would return to become the Rhodes of Alaska.	Его влекла честолюбивая мечта: он вернется и благодаря своему четырехлетнему опыту и дружеской поддержке Компании станет Сесилем Родсом[2] Аляски.
And he would return, fast as steam could drive, as soon as he had put into shape the affairs of his father, whom he had never known, and comforted his mother, whom he had forgotten.	Он непременно вернется, как только приведет в порядок дела отца, которого почти не знал, и утешит мать, которую забыл.
There was much ado when Neil Bonner came back from the Arctic.	Возвращение Нийла Боннера с Севера наделало много шума.
The fires were lighted and the fleshpots slung, and he took of it all and called it good.	Огонь запылал в очагах, были заколоты упитанные тельцы, и Нийл Боннер вкусил и нашел, что это хорошо.
Not only was he bronzed and creased, but he was a new man under his skin, with a grip on things and a seriousness and control.	Он не только загорел и возмужал, - он вернулся другим человеком: сдержанным, серьезным и проницательным.
His old companions were amazed when he declined to hit up the pace in the good old way, while his father's crony rubbed hands gleefully, and became an authority upon the reclamation of wayward and idle youth.	Он изумил своих былых собутыльников, решительно отказавшись от участия в прежних забавах, и старый друг его отца, отныне признанный авторитет по исправлению легкомысленных юнцов, торжествующе потирал руки.
For four years Neil Bonner's mind had lain fallow. Little that was new had been added to it, but it had undergone a process of selection. It had, so to say, been purged of the trivial and superfluous.	В течение четырех лет ум Нийла Боннера почти не получал свежих впечатлений, но в нем происходил своеобразный процесс отбора, очищения от всего пошлого и поверхностного.
He had lived quick years, down in the world; and, up in the wilds, time had been given him to organize the confused mass of his experiences.	Боннер в юности жил, не оглядываясь, но потом, когда он очутился в глуши, у него было время, чтобы привести в порядок хаос накопленного опыта.
His superficial standards had been flung to the winds and new standards erected on deeper and broader generalizations.	Его прежние легковесные принципы развеялись по ветру, и на их месте возникли новые, более глубокие и обоснованные.
Concerning civilization, he had gone away with one set of values, had returned with another set of values.	По-новому оценил он и цивилизацию.
Aided, also, by the earth smells in his nostrils and the earth sights in his eyes, he laid hold of the inner significance of civilization, beholding with clear vision its futilities and powers.	Он узнал запахи земли, он увидел жизнь во всей ее простоте, и это помогло ему понять внутренний смысл цивилизации, осознать ее слабость и ее силу.

It was a simple little philosophy he evolved. Clean living was the way to grace. Duty performed was sanctification. One must live clean and do his duty in order that he might work. Work was salvation. And to work toward life abundant, and more abundant, was to be in line with the scheme of things and the will of God.	Его новая философия была проста: честная жизнь ведет к спасению; исполненный долг - оправдание жизни; человек должен жить честно и исполнять свой долг для того, чтобы трудиться; в труде -искупление; трудиться, добиваясь жизни все более и более изобильной, значило следовать заветам природы и воле бога.
Primarily, he was of the city.	Нийл был сыном города.
And his fresh earth grip and virile conception of humanity gave him a finer sense of civilization and endeared civilization to him.	Обретенная им близость к земле и новое, мужественное, понимание человеческой натуры позволили ему глубже понять и полюбить цивилизацию.
Day by day the people of the city clung closer to him and the world loomed more colossal.	День за днем люди города делались все дороже и нужнее ему, а мир становился все обширнее.
And, day by day, Alaska grew more remote and less real.	И день за днем Аляска уходила все дальше, становилась все менее реальной.
And then he met Kitty Sharon-a woman of his own flesh and blood and kind; a woman who put her hand into his hand and drew him to her, till he forgot the day and hour and the time of the year the first snow flies on the Yukon.	А потом он встретил Китти Шарон - женщину его расы и его круга; женщину, которая оперлась на его руку и завладела им настолько, что он забыл и день, и час, и время года, когда на Юконе выпадает первый снег.
Jees Uck moved into her grand log-house and dreamed away three golden summer months.	Джис-Ук переехала в великолепный новый дом и провела в мечтах три золотых летних месяца.
Then came the autumn, post-haste before the down rush of winter.	Затем стремительная осень возвестила приближение зимы.
The air grew thin and sharp, the days thin and short.	Воздух стал холодным и резким, дни холодными и короткими.
The river ran sluggishly, and skin ice formed in the quiet eddies.	Река текла медленно, и заводи покрывались ледком.
All migratory life departed south, and silence fell upon the land.	Все, что могло, перекочевало к югу, и на землю пала тишина.
The first snow flurries came, and the last homing steamboat bucked desperately into the running mush ice.	Закружились первые снежинки, и последний пароход отчаянно пробивался сквозь ледяное сало.
Then came the hard ice, solid cakes and sheets, till the Yukon ran level with its banks.	Потом появился настоящий лед - льдины, ледяные поля. Юкон бежал вровень с берегами.
And when all this ceased the river stood still and the blinking days lost themselves in the darkness.	Потом все замерло, река стала, и проблески дня затерялись во мраке.
John Thompson, the new agent, laughed; but Jees Uck had faith in the mischances of sea and river. Neil Bonner might be frozen in anywhere between Chilkoot Pass and St. Michael's, for the last travellers of the year are always caught by the ice, when they exchange boat for sled and dash on through the long hours behind the flying dogs.	Джон Томпсон, новый агент, смеялся, но Джис-Ук верила в задержки в пути: Нийл Боннер мог быть застигнут ледоставом в любом месте между Чилкутским перевалом и Сент-Майклом, -запоздавшие путешественники всегда застревали во льду, сменяли лодку на нарты и мчались вперед на собаках.
But no flying dogs came up the trail, nor down the trail, to Twenty Mile.	Но к Двадцатой Миле не примчалась ни одна упряжка.

And John Thompson told Jees Uck, with a certain gladness ill concealed, that Bonner would never come back again. Also, and brutally, he suggested his own eligibility.	Джон Томпсон, плохо скрывая радость, сообщил Джис-Ук, что Боннер никогда не вернется, и грубо, без обиняков предложил себя.
Jees Uck laughed in his face and went back to her grand log-house.	Джис-Ук рассмеялась ему в лицо и вернулась в свой новый дом.
But when midwinter came, when hope dies down and life is at its lowest ebb, Jees Uck found she had no credit at the store.	А в самый разгар зимы, в дни, когда умирает надежда и затихает жизнь, Джис-Ук узнала, что ее кредит прекращен.
This was Thompson's doing, and he rubbed his hands, and walked up and down, and came to his door and looked up at Jees Uck's house and waited.	Этим она была обязана Томпсону, который, потирая руки, ходил взад и вперед по комнате, поглядывал на дом Джис-Ук и ждал.
And he continued to wait.	Ждать ему пришлось долго.
She sold her dog-team to a party of miners and paid cash for her food. And when Thompson refused to honour even her coin, Toyaat Indians made her purchases, and sledded them up to her house in the dark.	Джис-Ук продала своих собак партии золотоискателей и стала платить за провизию наличными, а когда Томпсон отказался принимать от нее деньги, индейцы-тойаты покупали то, что ей было нужно, и ночью отвозили покупки к ней в дом.
In February the first post came in over the ice, and John Thompson read in the society column of a five-months-old paper of the marriage of Neil Bonner and Kitty Sharon.	В феврале по льду пришла первая почта, и Джон Томпсон прочел в отделе светских новостей сообщение пятимесячной давности о браке Нийла Боннера и Китти Шарон.
Jees Uck held the door ajar and him outside while he imparted the information; and, when he had done, laughed pridefully and did not believe.	Джис-Ук приоткрыла дверь, но не впустила Томпсона. Она выслушала то, что он пришел ей сказать, и гордо рассмеялась, - она не поверила.
In March, and all alone, she gave birth to a man-child, a brave bit of new life at which she marvelled.	В марте, когда она была совсем одна, у нее родился сын. Этот крохотный огонек новой жизни преисполнил Джис-Ук восхищением и удивлением.
And at that hour, a year later, Neil Bonner sat by another bed, marvelling at another bit of new life that had fared into the world.	А год спустя в этот же час Нийл Боннер сидел у другой кровати и восхищался другим огоньком жизни, вспыхнувшим на земле.
The snow went off the ground and the ice broke out of the Yukon.	С земли сошел снег. Юкон освободился ото льда.
The sun journeyed north, and journeyed south again; and, the money from the being spent, Jees Uck went back to her own people.	Дни удлинились, потом снова стали короче. Деньги, вырученные за собак, кончились, и Джис-Ук вернулась к своему племени.
Oche Ish, a shrewd hunter, proposed to kill the meat for her and her babe, and catch the salmon, if she would marry him.	Оч-Иш, удачливый охотник, предложил убивать дичь и ловить рыбу для нее и ее ребенка, если она выйдет за него замуж.
And Imego and Hah Yo and Wy Nooch, husky young hunters all, made similar proposals.	То же предлагали и Имего, и Ха-Йо, и Уи-Нуч -смелые молодые охотники.
But she elected to live alone and seek her own meat and fish.	Но Джис-Ук предпочла жить одна и сама добывать себе дичь и рыбу.

She sewed moccasins and parkas and mittens-warm, serviceable things, and pleasing to the eye, withal, what of the ornamental hair-tufts and bead-work.	Она шила мокасины, парки и рукавицы, теплые, прочные и красивые, расшитые бисером и украшенные пучками волос.
These she sold to the miners, who were drifting faster into the land each year.	Она продавала их золотоискателям, которых с каждым годом в стране становилось все больше и больше.
And not only did she win food that was good and plentiful, but she laid money by, and one day took passage on the Yukon Belle down the river.	Таким образом, Джис-Ук смогла не только прокормить себя и ребенка, но и откладывала деньги, и наступил день, когда "Красавица Юкона" увезла ее вниз по реке.
At St. Michael's she washed dishes in the kitchen of the post.	В Сент-Майкле она мыла посуду на кухне фактории.
The servants of the Company wondered at the remarkable woman with the remarkable child, though they asked no questions and she vouchsafed nothing.	Служащие Компании недоумевали, кто эта красивая женщина с красивым ребенком, но они ни о чем не спрашивали, а она молчала.
But just before Bering Sea closed in for the year, she bought a passage south on a strayed sealing schooner.	Перед самым закрытием навигации на Беринговом море Джис-Ук уехала на юг на случайно забредшей в Сент-Майкл шхуне охотников за котиками.
That winter she cooked for Captain Markheim's household at Unalaska, and in the spring continued south to Sitka on a whisky sloop.	Зиму она работала кухаркой в доме капитана Маркхейма на Уналяшке, а весной на шлюпе, груженном виски, отправилась еще дальше к югу, в Ситху.
Later on appeared at Metlakahtla, which is near to St. Mary's on the end of the Pan-Handle, where she worked in the cannery through the salmon season.	Позднее она появилась в Метлакатле, недалеко от св. Марии, расположенной в южной части Пенхендла. Там она работала на консервном заводе во время лова лосося.
When autumn came and the Si wash fishermen prepared to return to Puget Sound, she embarked with a couple of families in a big cedar canoe; and with them she threaded the hazardous chaos of the Alaskan and Canadian coasts, till the Straits of Juan de Fuca were passed and she led her boy by the hand up the hard pave of Seattle.	Когда наступила осень и рыбаки-сиваши собрались домой к проливу Пюджет, Джис-Ук с сыном устроилась на большое кедровое каноэ, где поместились уже две другие семьи. Вместе с ними Джис-Ук пробиралась сквозь лабиринты прибрежных островов Аляски и Канады. Наконец пролив Хуан-де-Фука остался позади, и Джис-Ук повела своего мальчугана за руку по мощеным улицам Сиэтла.
There she met Sandy MacPherson, on a windy corner, very much surprised and, when he had heard her story, very wroth-not so wroth as he might have been, had he known of Kitty Sharon; but of her Jees Uck breathed not a word, for she had never believed.	Там, на одном из перекрестков, где свистел ветер, она встретила Сэнди Макферсона. Он очень удивился, а когда выслушал ее рассказ, очень рассердился. Он рассердился бы еще больше, если бы знал о существовании Китти Шарон. Но о ней Джис-Ук не сказала ни слова: она не верила.
Sandy, who read commonplace and sordid desertion into the circumstance, strove to dissuade her from her trip to San Francisco, where Neil Bonner was supposed to live when he was at home.	Сэнди, который решил, что она попросту брошена, пытался отговорить ее от поездки в Сан-Франциско, где находилась резиденция Нийла Боннера.
And, having striven, he made her comfortable, bought her tickets and saw her off, the while smiling in her face and muttering "dam-shame" into his beard.	А не отговорив, взял на себя все хлопоты, купил ей билеты и посадил в вагон, улыбаясь ей на прощание и бормоча себе в бороду: "Подлость какая!"

With roar and rumble, through daylight and dark, swaying and lurching between the dawns, soaring into the winter snows and sinking to summer valleys, skirting depths, leaping chasms, piercing mountains, Jees Uck and her boy were hurled south.	В грохоте и лязге, днем и ночью, в непрерывной тряске от зари и до зари, то взлетая к зимним снегам, то ныряя в цветущие долины, огибая провалы, перепрыгивая пропасти, прорезая горы, Джис-Ук и ее мальчик неслись на юг.
But she had no fear of the iron stallion; nor was she stunned by this masterful civilization of Neil Bonner's people.	Но Джис-Ук не боялась стального коня, ее не оглушила могучая цивилизация соплеменников Нийла Боннера.
It seemed, rather, that she saw with greater clearness the wonder that a man of such godlike race had held her in his arms.	Она только еще яснее почувствовала, каким чудом было то, что человек из этого богоподобного племени держал ее в своих объятиях.
The screaming medley of San Francisco, with its restless shipping, belching factories, and thundering traffic, did not confuse her; instead, she comprehended swiftly the pitiful sordidness of Twenty Mile and the skin-lodged Toyaat village.	Не смутил ее и шумный хаос Сан-Франциско: суета пароходов, черный дым фабрик, грохот уличного движения. Она лишь осознала, как ничтожно убоги были и Двадцатая Миля и тойатский поселок с вигвамами из оленьих шкур.
And she looked down at the boy that clutched her hand and wondered that she had borne him by such a man.	Она смотрела на мальчика, вцепившегося в ее руку, удивляясь тому, что такой человек был его отцом.
She paid the hack-driver five pieces and went up the stone steps of Neil Bonner's front door.	Расплатившись с извозчиком, запросившим с нее впятеро, Джис-Ук поднялась по каменным ступеням к парадной двери Нийла Боннера.
A slant-eyed Japanese parleyed with her for a fruitless space, then led her inside and disappeared.	Раскосый японец после долгого бесплодного разговора впустил ее и исчез.
She remained in the hall, which to her simply fancy seemed to be the guest-room-the show-place wherein were arrayed all the household treasures with the frank purpose of parade and dazzlement.	Она осталась в холле, который в простоте душевной приняла за комнату для гостей, - место, где хвастливо выставлены напоказ все сокровища хозяина.
The walls and ceiling were of oiled and panelled redwood.	Стены и потолок были отделаны полированным красным деревом.
The floor was more glassy than glare-ice, and she sought standing place on one of the great skins that gave a sense of security to the polished surface.	Пол был гладким, как накатанный лед, и Джис-Ук, боясь поскользнуться, встала на одну из лежавших на нем шкур.
A huge fireplace-an extravagant fireplace, she deemed it-yawned in the farther wall.	В дальней стене зиял громадный камин. "Сколько, должно быть, топлива берет!" -подумала она.
A flood of light, mellowed by stained glass, fell across the room, and from the far end came the white gleam of a marble figure.	Комнату заливал поток света, чуть смягченный цветными стеклами, а в глубине поблескивал мрамор статуи.
This much she saw, and more, when the slant-eyed servant led the way past another room-of which she caught a fleeting glance-and into a third, both of which dimmed the brave show of the entrance hall.	Но еще не то ей пришлось увидать, когда раскосый слуга вернулся и повел ее в другую комнату, которую она не успела хорошенько рассмотреть, а потом в третью. Перед этими комнатами тускнела пышность холла.
And to her eyes the great house seemed to hold out the promise of endless similar rooms.	Казалось, в громадном доме нет конца подобным комнатам.

There was such length and breadth to them, and the ceilings were so far away!	Они были такие большие, такие высокие!
For the first time since her advent into the white man's civilization, a feeling of awe laid hold of her.	В первый раз за все время ее охватило чувство благоговейного страха перед цивилизацией белых.
Neil, her Neil, lived in this house, breathed the air of it, and lay down at night and slept!	Нийл, ее Нийл, жил в этом доме, дышал этим воздухом, спал здесь по ночам!
It was beautiful, all this that she saw, and it pleased her; but she felt, also, the wisdom and mastery behind.	То, что она видела, было красиво и приятно для глаз, но она чувствовала, что за всем этим скрываются мудрость и мощь.
It was the concrete expression of power in terms of beauty, and it was the power that she unerringly divined.	Здесь сила находила свое выражение в красоте, и эту силу она угадала сразу и безошибочно.
And then came a woman, queenly tall, crowned with a glory of hair that was like a golden sun.	А затем в комнату вошла женщина, высокая, величественная, увенчанная короной сияющих, как солнце, волос.
She seemed to come toward Jees Uck as a ripple of music across still water; her sweeping garment itself a song, her body playing rhythmically beneath.	Движения ее были гармоничны, платье струилось, как песня, и она плыла навстречу Джис-Ук, как музыка над тихой водой.
Jees Uck herself was a man compeller.	Джис-Ук сама была покорительницей сердец.
There were Oche Ish and Imego and Hah Yo and Wy Nooch, to say nothing of Neil Bonner and John Thompson and other white men that had looked upon her and felt her power.	Стоило только вспомнить Оч-Иша, и Имего, и Ха-Йо, и Уи-Нуча, не говоря уже о Нийле Боннере и Джоне Томпсоне и других белых, испытавших на себе ее власть.
But she gazed upon the wide blue eyes and rose-white skin of this woman that advanced to meet her, and she measured her with woman's eyes looking through man's eyes; and as a man compeller she felt herself diminish and grow insignificant before this radiant and flashing creature.	Но она увидела большие синие глаза идущей навстречу женщины, ее нежную, белую кожу, оценила ее, как может оценить мужчина, и почувствовала, что становится маленькой и ничтожной перед этой сияющей красотой.
"You wish to see my husband?" the woman asked; and Jees Uck gasped at the liquid silver of a voice that had never sounded harsh cries at snarling wolf-dogs, nor moulded itself to a guttural speech, nor toughened in storm and frost and camp smoke.	- Вы хотели видеть моего мужа? - спросила женщина, и Джис-Ук изумилась звенящему серебру ее голоса. Эта женщина не кричала на рычащих волкоподобных собак, ее горло не привыкло к гортанной речи, не огрубело на ветру и морозе, в дыму лагерных костров.
"No," Jees Uck answered slowly and gropingly, in order that she might do justice to her English.	- Нет, - медленно ответила Джис-Ук, старательно выбирая слова, чтобы показать свои познания в английском языке.
"I come to see Neil Bonner."	- Я хочу видеть Нийла Боннера.
"He is my husband," the woman laughed.	- Это мой муж, - улыбнулась женщина.
Then it was true!	Так, значит, это была правда!
John Thompson had not lied that bleak February day, when she laughed pridefully and shut the door in his face.	Джон Томпсон не лгал в тот угрюмый февральский день, когда она гордо рассмеялась ему в лицо и захлопнула дверь.

As once she had thrown Amos Pentley across her knee and ripped her knife into the air, so now she felt impelled to spring upon this woman and bear her back and down, and tear the life out of her fair body.	То же чувство, которое заставило ее когда-то опрокинуть Амоса Пентли к себе на колено и занести над ним нож, теперь неудержимо толкало ее броситься на эту женщину, повалить ее и вырвать жизнь из прекрасного тела.
But Jees Uck was thinking quickly and gave no sign, and Kitty Bonner little dreamed how intimately she had for an instant been related with sudden death.	Мысли вихрем неслись в голове Джис-Ук, но она ничем себя не выдала, и Китти Боннер так и не узнала, как близка была она к смерти в эту минуту.
Jees Uck nodded her head that she understood, and Kitty Bonner explained that Neil was expected at any moment.	Джис-Ук кивнула в знак понимания, и Китти Боннер добавила, что Нийл должен вернуться с минуты на минуту.
Then they sat down on ridiculously comfortable chairs, and Kitty sought to entertain her strange visitor, and Jees Uck strove to help her.	Потом они сели в удобные до нелепости кресла, и Китти попыталась занять свою необычную гостью разговором. Джис-Ук помогала ей, как могла.
"You knew my husband in the North?" Kitty asked, once.	- Вы встречались с моим мужем на Севере? -спросила Китти между прочим.
"Sure.	- Ага, я ему стирай, - ответила Джис-Ук.
I wash um clothes," Jees Uck had answered, her English abruptly beginning to grow atrocious.	Ее английская речь начала стремительно ухудшаться.
"And this is your boy?	- Это ваш мальчик?
I have a little girl."	А у меня дочка.
Kitty caused her daughter to be brought, and while the children, after their manner, struck an acquaintance, the mothers indulged in the talk of mothers and drank tea from cups so fragile that Jees Uck feared lest hers should crumble to pieces beneath her fingers.	Китти послала за своей девочкой; и пока дети заводили знакомство, матери вели материнские разговоры и пили чай. Фарфор был такой тонкий, что Джис-Ук боялась раздавить свою чашку.
Never had she seen such cups, so delicate and dainty.	В первый раз видела она такие изящные и хрупкие чашки.
In her mind she compared them with the woman who poured the tea, and there uprose in contrast the gourds and pannikins of the Toyaat village and the clumsy mugs of Twenty Mile, to which she likened herself.	Мысленно она сравнила их с женщиной, разливавшей чай, и тут же невольно вспомнила деревянные и жестяные фляги тойатов, грубые глиняные кружки Двадцатой Мили и сравнила их с собой.
And in such fashion and such terms the problem presented itself.	В таких образах рисовалась Джис-Ук дилемма.
She was beaten.	Она признала себя побежденной.
There was a woman other than herself better fitted to bear and upbring Neil Bonner's children.	Нашлась другая женщина, более достойная стать матерью детей Нийла.
Just as his people exceeded her people, so did his womankind exceed her.	Как его племя превосходило ее племя, так женщины его племени превосходили ее.
They were the man compellers, as their men were the world compellers.	Они покоряли мужчин, как их мужчины покоряли мир.

She looked at the rose-white tenderness of Kitty Bonner's skin and remembered the sun-beat on her own face.	Джис-Ук взглянула на нежный румянец Китти Боннер и вспомнила свои обожженные солнцем щеки.
Likewise she looked from brown hand to white-the one, work-worn and hardened by whip-handle and paddle, the other as guiltless of toil and soft as a newborn babe's.	Потом она перевела взгляд с темной руки на белую. Одну покрывали ссадины и мозоли от весла и рукоятки бича, а другая, не знавшая труда, была мягка и нежна, как рука новорожденного.
And, for all the obvious softness and apparent weakness, Jees Uck looked into the blue eyes and saw the mastery she had seen in Neil Bonner's eyes and in the eyes of Neil Bonner's people.	И все-таки, несмотря на мягкость и внешнюю слабость этой женщины, Джис-Ук увидела в синих глазах ту же силу, которую она видела в глазах Нийла Боннера и в глазах соплеменников Нийла Боннера.
"Why, it's Jees Uck!" Neil Bonner said, when he entered.	- Да это Джис-Ук! - сказал вошедший Нийл Боннер.
He said it calmly, with even a ring of joyful cordiality, coming over to her and shaking both her hands, but looking into her eyes with a worry in his own that she understood.	Он сказал это спокойно, даже сердечно, пожимая ей обе руки, но в глазах его она увидала тревогу и поняла.
"Hello, Neil!" she said.	- Здравствуй, Нийл! - сказала она.
"You look much good."	- Как живешь?
"Fine, fine, Jees Uck," he answered heartily, though secretly studying Kitty for some sign of what had passed between the two.	- Хорошо, хорошо, Джис-Ук! - весело ответил он, тайком поглядывая на Китти и стараясь угадать, что произошло между ними.
Yet he knew his wife too well to expect, even though the worst had passed, such a sign.	Но он знал свою жену и знал, что ничего не прочтет на ее лице, даже если случилось самое худшее.
"Well, I can't say how glad I am to see you," he went on.	- Ну, я очень рад тебя видеть, - продолжал он.
"What's happened?	- Что произошло?
Did you strike a mine?	Ты нашла жилу?
And when did you get in?"	А когда ты приехала?
"Oo-a, I get in to-day," she replied, her voice instinctively seeking its guttural parts.	- Оо-а, я приехала сегодня, - ответила она, бессознательно подчеркивая гортанные звуки.
"I no strike it, Neil.	- Я не нашла, Нийл.
You known Cap'n Markheim, Unalaska?	Знаешь капитан Маркхейм, Уналяшка?
I cook, his house, long time.	Я стряпай его дом долго-долго.
No spend money. Bime-by, plenty.	Деньги копи и вот много.
Pretty good, I think, go down and see White Man's Land.	Я решай: хорошо посмотреть земля белых.
Very fine, White Man's Land, very fine," she added.	Очень красиво земля белых! Очень красиво! -прибавила она.
Her English puzzled him, for Sandy and he had sought, constantly, to better her speech, and she had proved an apt pupil.	Нийла удивила ее речь. Он и Сэнди старательно учили ее говорить по-английски, и она оказалась способной ученицей.

Now it seemed that she had sunk back into her race.	А теперь она говорила, как ее сородичи.
Her face was guileless, stolidly guileless, giving no cue.	Ее лицо было простодушным, невозмутимо-простодушным, и по нему ни о чем нельзя было догадаться.
Kitty's untroubled brow likewise baffled him.	Спокойствие жены тоже сбивало Боннера с толку.
What had happened?	Что произошло?
How much had been said? and how much guessed?	Что было сказано? Что понято без слов?
While he wrestled with these questions and while Jees Uck wrestled with her problem-never had he looked so wonderful and great-a silence fell.	Пока он пытался разрешить эти вопросы, а Джис-Ук пыталась разрешить свою дилемму (никогда он не был так прекрасен!), наступило молчание.
"To think that you knew my husband in Alaska!" Kitty said softly.	- Подумать только, что вы встречали моего мужа на Аляске! - тихо сказала Китти Боннер.
Knew him!	Встречала!
Jees Uck could not forbear a glance at the boy she had borne him, and his eyes followed hers mechanically to the window where played the two children.	Джис-Ук не могла удержаться от взгляда на сына, которого она родила ему. Нийл машинально взглянул вслед за ней туда, где у окна играли дети.
An iron hand seemed to tighten across his forehead. His knees went weak and his heart leaped up and pounded like a fist against his breast.	Казалось, железный обруч сдавил его голову, а сердце молотом застучало в груди.
His boy!	Его сын!
He had never dreamed it!	Ему и в голову не приходило!
Little Kitty Bonner, fairylike in gauzy lawn, with pinkest of cheeks and bluest of dancing eyes, arms outstretched and lips puckered in invitation, was striving to kiss the boy.	Маленькая Китти Боннер, синеглазая, розовощекая, похожая в своем воздушном платьице на сказочного эльфа, кокетливо протягивала губки, стараясь поцеловать мальчика.
And the boy, lean and lithe, sunbeaten and browned, skin-clad and in hair-fringed and hair-tufted muclucs that showed the wear of the sea and rough work, coolly withstood her advances, his body straight and stiff with the peculiar erectness common to children of savage people.	А он, худой и гибкий, обветренный, загорелый, в меховой одежде и расшитых, украшенных кисточками муклуках, заметно износившихся в пути, оставался невозмутимым, несмотря на все ее уловки. Он держался напряженно и прямо, как держатся дети дикарей.
A stranger in a strange land, unabashed and unafraid, he appeared more like an untamed animal, silent and watchful, his black eyes flashing from face to face, quiet so long as quiet endured, but prepared to spring and fight and tear and scratch for life, at the first sign of danger.	Чужестранец в чужой стране, он не был ни смущен, ни испуган и напоминал дикого зверька, молчаливого и настороженного. Черные глаза его скользили по лицам, и чувствовалось, что он спокоен, пока все спокойно, но при малейшем признаке опасности он прыгнет и будет кусаться и царапаться, борясь за свою жизнь.
The contrast between boy and girl was striking, but not pitiful. There was too much strength in the boy for that, waif that he was of the generations of Shpack, Spike O'Brien, and Bonner.	Контраст между детьми был огромен, но мальчик не вызывал жалости - в этом потомке Шпака, О'Брайена и Боннера было слишком много силы.

In his features, clean cut as a cameo and almost classic in their severity, there were the power and achievement of his father, and his grandfather, and the one known as the Big Fat, who was captured by the Sea people and escaped to Kamchatka.	Его черты, медальные в своей почти классической строгости, таили мужество и энергию его отца, деда и Шпака, прозванного Жирным, который был захвачен Людьми Моря и бежал на Камчатку.
Neil Bonner fought his emotion down, swallowed it down, and choked over it, though his face smiled with good-humour and the joy with which one meets a friend.	Нийл Боннер старался побороть свое чувство, душил его и улыбался приветливой, добродушной улыбкой, которой встречают друзей.
"Your boy, eh, Jees Uck?" he said. And then turning to Kitty: "Handsome fellow!	- Твой мальчик, а, Джис-Ук? - сказал он и добавил, обращаясь к Китти: - Красивый паренек!
He'll do something with those two hands of his in this our world."	Уверен, что он далеко пойдет, когда вырастет.
Kitty nodded concurrence.	Китти кивнула.
"What is your name?" she asked.	- Как тебя зовут? - спросила она.
The young savage flashed his quick eyes upon her and dwelt over her for a space, seeking out, as it were, the motive beneath the question.	Юный дикарь пытливо оглядел ее, стараясь понять, зачем его об этом спрашивают.
"Neil," he answered deliberately when the scrutiny had satisfied him.	- Нийл, - неторопливо ответил он, удовлетворенный результатами осмотра.
"Injun talk," Jees Uck interposed, glibly manufacturing languages on the spur of the moment.	- Индеец говори, - вмешалась Джис-Ук, тут же изобретая новый язык.
"Him Injun talk, nee-al all the same 'cracker.'	- Он, индеец, говори "ни-эл", то же самое -"сухарь".
Him baby, him like cracker; him cry for cracker. Him say, 'Nee-al, nee-al,' all time him say, 'Nee-al.'	Был маленький, люби сухарь, проси сухарь, все говори: "ни-эл, ни-эл".
Then I say that um name.	А я скажи - так его звать.
So um name all time Nee-al."	Вот и зовут Ниэл.
Never did sound more blessed fall upon Neil Bonner's ear than that lie from Jees Uck's lips.	Эта ложь Джис-Ук прозвучала чудесной музыкой в ушах Нийла Боннера.
It was the cue, and he knew there was reason for Kitty's untroubled brow.	Вот чем объяснялось спокойствие Китти.
"And his father?" Kitty asked.	- А его отец? - спросила Китти.
"He must be a fine man."	- Красивый человек, наверное?
"Oo-a, yes," was the reply.	- Ооо-а, да, - был ответ.
"Um father fine man. Sure!"	- Его отец красивый, да.
"Did you know him, Neil?" queried Kitty.	- Ты знал его, Нийл? - поинтересовалась Китти.
"Know him?	- Знал?
Most intimately," Neil answered, and harked back to dreary Twenty Mile and the man alone in the silence with his thoughts.	Очень близко, - ответил Нийл. И перед его глазами встала угрюмая Двадцатая Миля и человек, окруженный безмолвием, наедине со своими мыслями.

And here might well end the story of Jees Uck but for the crown she put upon her renunciation.	Здесь можно было бы кончить историю Джис-Ук, но остается еще рассказать, как она увенчала свою великую жертву.
When she returned to the North to dwell in her grand log-house, John Thompson found that the P. C. Company could make a shift somehow to carry on its business without his aid.	Когда она вернулась на Север и вновь поселилась в своем большом доме, Джон Томпсон узнал, что Компания постарается в дальнейшем обойтись без его услуг.
Also, the new agent and the succeeding agents received instructions that the woman Jees Uck should be given whatsoever goods and grub she desired, in whatsoever quantities she ordered, and that no charge should be placed upon the books.	Новый агент, как и все его преемники, получил указание отпускать женщине по имени Джис-Ук любые товары и провизию в том количестве, какое она пожелает, не требуя никакой оплаты.
Further, the Company paid yearly to the woman Jees Uck a pension of five thousand dollars.	Кроме того, Компания стала выплачивать женщине по имени Джис-Ук ежегодную пенсию в размере пяти тысяч долларов.
When he had attained suitable age, Father Champreau laid hands upon the boy, and the time was not long when Jees Uck received letters regularly from the Jesuit college in Maryland.	Когда мальчик подрос, им занялся отец Шампро, и вскоре на имя Джис-Ук стали регулярно приходить письма из иезуитского колледжа в Мэриленде.
Later on these letters came from Italy, and still later from France.	Позже эти письма приходили из Италии, а еще позже - из Франции.
And in the end there returned to Alaska one Father Neil, a man mighty for good in the land, who loved his mother and who ultimately went into a wider field and rose to high authority in the order.	А потом на Аляску приехал некий отец Нийл, который принес много пользы родной стране и в конце концов, расширив поле своей деятельности, достиг высокого положения в ордене.
Jees Uck was a young woman when she went back into the North, and men still looked upon her and yearned.	Джис-Ук была еще молода, когда она вернулась на Север, и мужчины по-прежнему заглядывались на нее.
But she lived straight, and no breath was ever raised save in commendation.	Но она жила честно, и о ней можно было услышать только хорошее.
She stayed for a while with the good sisters at Holy Cross, where she learned to read and write and became versed in practical medicine and surgery. After that she returned to her grand log-house and gathered about her the young girls of the Toyaat village, to show them the way of their feet in the world.	Некоторое время она пробыла у добрых сестер в миссии Святого креста. Там она научилась читать и писать и узнала кое-что о лечении болезней, А затем она вернулась в свой большой дом и собирала там девочек из тойатской деревни, чтобы показать им путь в жизни.
It is neither Protestant nor Catholic, this school in the house built by Neil Bonner for Jees Uck, his wife; but the missionaries of all the sects look upon it with equal favour.	Эту школу в доме, который Нийл Боннер построил для Джис-Ук, своей жены, нельзя назвать ни протестантской, ни католической; но миссионеры всех толков равно одобряют ее.
The latchstring is always out, and tired prospectors and trail-weary men turn aside from the flowing river or frozen trail to rest there for a space and be warm by her fire.	Зимой и летом дверь ее всегда отперта, и утомленные золотоискатели и измученные путники сворачивают с дороги, чтобы отдохнуть и согреться у очага Джис-Ук.

And, down in the States, Kitty Bonner is pleased at the interest her husband takes in Alaskan education and the large sums he devotes to that purpose; and, though she often smiles and chaffs, deep down and secretly she is but the prouder of him.