Ахмед Танпынар - Покой

— Вы дописали вашу диссертацию?

— Дописал вчера вечером, — ответил Мюмтаз, и его недавняя наивная неловкость дополнилась еще более наивной радостью: вчера вечером я начертил красным пером толстую линию в конце последней страницы. А под ней прочертил еще более толстую линию, а затем еще одну и в самом низу написал: четвертое мая, пять минут двенадцатого. Потом подписался. Потом встал, вышел на балкон. Сделал три-четыре глубоких вдоха, как в шведской гимнастике. Сейчас я еду на Бюйюкада. Если не скромничать, то мне двадцать шесть лет, я живу в Эмиргяне, в красивом доме на холме, скверно танцую; на рыбалке мне никогда не везет из-за нетерпения, но парус я умею ставить хорошо. По крайней мере, я лучше всех умею спасаться из морских катастроф. В честь вас я готов съедать в день по две тарелки портулака и даже могу свести до одной пачки сигареты, которые выкуриваю за день. Так он собирался ответить.

Это мгновение легкого помешательства было вызвано тем, что он, наконец, закончил диссертацию. Радость его усиливалась при мысли о том, что теперь он свободен, что теперь можно идти, куда хочется, гулять, где хочется, читать, что хочется. Дописать диссертацию четвертого мая означало выиграть целое лето. В первый раз за четыре года удивительная птица под названием «лето» наконец-то летела к нему навстречу. На четыре месяца Стамбул доставался ему. Правда, были еще экзамены, но теперь какая разница? Теперь всегда можно найти способ сбежать.

Девушка слушала его с безмолвной улыбкой. Ее внимание было очень странным. Оно словно бы жило в ее глазах. Сияние этих глаз управляло Мюмтазом, как то, что мы называем днем, управляется движением солнца. По мере того как он смотрел на нее, он признавал правоту Иджляль; она была очень красивой. Все в ней было особенное.

— Иджляль этой зимой все время о вас говорила. Что вы живете один в доме на Босфоре…

— Да, произошла странная случайность. Несколько лет назад мой братец Ихсан нашел очень красивый дом. Когда наступила зима, они переехали, а я остался.

— Вам не было скучно?

— Не очень-то. Я вообще-то редко выходил. Да и место знакомо мне с детства. Не сказать, что сразу было легко, но когда наступила весна…

Они оба разными путями вышли в разговоре к событиям месячной давности; они вспомнили, как расцвел багряник, как над каждым садом протянулись его ветви. Нуран хотелось думать, что Мюмтаз не воспринимает эту красоту сквозь призму огромных страданий, как она сама. Но она знала, что он за несколько недель, в возрасте одиннадцати лет, — так рассказывала Иджляль, — потерял мать и отца. Да, жизнь может стать невыносимой для человека в любом возрасте. Когда она шла на паром, то слышала, как сзади двое детей бедняков говорили о том, что им не на что жить. Разве в их возрасте дети о таком говорят?

— Ну нет никаких денег… Были бы, все было бы по-другому. Если бы от меня зависело, все бы силы приложил. Но смотрю, конца-края этому не видно, я все время твердил: не хочу учиться. А учителя сами ничего не понимают, так от человека толку не добьешься! — говорили они. — И вот, пошли мы в подмастерья. В неделю сто пятьдесят курушей, только и успевай тратить…Хорошо еще, что теперь не надо платить за книги и паром. И обедом кормят. Но мне не нравится запах масла. Меня вечно тошнит. Как маму, когда беременная.

— А другой работы разве не было?

— Была, но мне по деньгам не подходила. Там вперед денег не платили, так как надо было прежде сделать искусно. Не смотри, что сейчас в лавке у повара: нам то чаевые дают, то еще что-нибудь, так и набегает лир десять. Дай Аллах отцу здоровья, потом пойду в сапожники… Но будет ли так же хорошо?

Нуран обернулась. Говорил юноша двенадцати — тринадцати лет, худой, с миндалевидными глазами. Он шел, опираясь на недавно срезанную палку. Он выглядел печальным, но при этом смешливым и изящным от природы.

Сабих спросил Мюмтаза:

— Ты нашел пластинки?

— Нашел. Правда, немножко старые. Но там есть песни, которых мы никогда не слышали! Ихсан так интересуется всем этим и говорит, что мы не знаем даже одного процента от того, что создано. Вот бы появился кто-то, кто расскажет о них, вот бы издали ноты, вот бы записали диск, короче говоря, вот бы нам избавиться, хоть ненадолго, от этой современной поп-музыки! Представь себе, стоит воспитать такого человека, как Деде, как появляются люди вроде Сейида Нуха, Эбу-Бекира Аги, Хафиза Поста, которые создали столь великие произведения. Ведь эта музыка — часть нашего самосознания. Этого не замечаешь, но испытываешь духовный голод. И вдруг надвигается катастрофа: как только нынешнее поколение исчезнет, почти все эти произведения, которые музыканты исполняют по памяти, тоже исчезнут. Вот только представь, сколько знает один только Мюнир Нуреттин [56] Мюнир Нуреттин (1900–1981) — османский турецкий композитор и певец, сын османского придворного, мастер сольных выступлений. .