Эрскин Колдуэлл - Мальчик из Джорджии

Пока мы сидели за курятником, мама была на дворе, стирала и парила белье. В этот день она стирала на миссис Тэйлор, и таких стирок у нее бывало по шесть-семь на неделе. Целыми днями она стирала, а гладила ночью.

Мы долго еще сидели там, любуясь Профессором. В тени за загородкой у него была нарыта кучка пыли, и он зарывался в нее, как в перину, и крыльями подбивал себе пыль под перья.

Я сказал папе, чтобы он теперь подольше не уходил из дому, потому что мне хотелось, чтобы он оставался с нами и позволял мне толочь кукурузу и кормить Профессора. Папа сказал, что он пока никуда не собирается, хотя бы потому, что Профессору надо с недельку отдохнуть.

Так мы сидели в тени до самого обеда. Потом мама позвала нас.

Когда мы поели, она велела папе отнести белье миссис Долан. Миссис Долан жила на другом конце города, и конец туда и обратно был порядочный. Я спросил маму, можно ли мне помочь папе отнести белье, и она позволила.

Мы понесли белье сейчас же после обеда, и я надеялся, что мы вернемся засветло и еще успеем поглядеть на Профессора. Но назад мы возвращались поздно. Проходя мимо почты, папа задержался там потолковать кое с кем. Должно быть, мы пробыли там часа два-три, потому что, когда мы вернулись домой, было уже совсем темно. Мама услышала, как мы поднимаемся на переднее крыльцо, вышла к нам и спросила у папы деньги за стирку. Папа отдал ей семьдесят пять центов и спросил, скоро ли ужин. Она сказала, что скоро, и мы уселись на ступеньках.

Хорошо было сидеть с моим стариком на крылечке,— он так часто отлучался из дому, что мне очень редко удавалось побыть с ним. Мой старик раскурил припасенный заранее окурок сигары и попыхивал им в темноте, и дым стлался по крыльцу, и хорошо пахло сигарой и свежим ночным ветерком.

— Вот что, сынок,— сказал он после долгого молчания,— утром, как только позавтракаешь, сбегай опять к бакалейщику. Возьми в курятнике еще одно яйцо и выменяй его на корм. Профессора надо подкормить пораньше,— ты видел, какой он замученный. Его надо хорошенько подкормить, тогда он скорее окрепнет.

— Хорошо, папа,— сказал я,— непременно схожу.

И мы сидели в темноте, думая о Профессоре.

Потом мама позвала нас, и мы вошли и уселись за стол. На ужин было только одно блюдо — большой пирог с курятиной. Он был запечен в глубокой форме, и корка у него была толстая, румяная.

Папа сначала отрезал мне, затем маме, а уж потом взял и себе большую порцию.

Мама была не расположена разговаривать, а папа боялся начинать. Он никогда не затевал с нею разговора, пока не нащупает почвы. Мы сидели за столом и без лишних слов уписывали пирог, пока от него ничего не осталось, Папа откинулся на спинку стула и посмотрел на меня. Видно было, что он очень одобряет мамину стряпню.

Было тихо, как в церкви, когда разойдутся все прихожане.

— Моррис,— сказала мама, аккуратно укладывая свои нож и вилку,— надеюсь, это послужит тебе уроком.

— Что послужит, Марта? — спросил папа.

Она посмотрела на тарелку, где рядом лежали ее нож и вилка, поправила их, потом взглянула на него в упор.

— Надеюсь, теперь ты никогда в жизни не принесешь в дом бойцового петуха,— сказала она. — Мне пришлось даже на это решиться.

— На что? — сказал мой старик, перегибаясь через стол.

— Я запекла в пирог...

— Профессора?!— сказал папа, слегка отодвигаясь от стола.

Мама кивнула. Лицо у моего старика побелело, и руки опустились. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не мог выговорить ни звука. Не знаю, как долго все это тянулось, но' мне показалось, что прошло полночи, прежде чем кто-нибудь из нас двинулся.

Мама заговорила первая.

— Не хотелось мне этого делать, Моррис, но ничего другого не оставалось.

— Ведь это же был Профессор,— сказал я.— Зачем же ты...

— Молчи, Вильям,— сказала мама, поворачиваясь ко мне.

— Напрасно ты это сделала, Марта,— сказал папа, отпихивая стул и вставая.— Кого другого, только не Профессора. Он был...

Больше мой старик ничего не сказал. Он повернулся и пошел через весь дом к выходной двери.

Я вскочил и побежал следом за ним. На крыльце было как-то особенно темно, и после светлой комнаты я ровно ничего не видел. Я перетрогал все соломенные кресла, но его нигде не было. Сигарный окурок, который он, идя ужинать, оставил на перилах, еще не потух, и от него пахло совсем как от моего старика. Я сбежал по ступенькам и пустился догонять его, пока он еще не скрылся в темноте.