Эрскин Колдуэлл - Мальчик из Джорджии

Папа протянул руку и схватил стул с прямой спинкой. Он тщательно осмотрел его, а потом принялся выламывать поперечные перекладины. Выломав перекладину, он швырял ее в огонь.

Покончив с перекладинами и ножками, мой старик принялся ломать спинку и тоже швырял планки в огонь,

Мама не говорила ни слова. Она сидела и все время смотрела на него.

— Пойдем отсюда, Моррис,— сказала Люси. Это было первое, что она сказала с тех пор, как вошла в комнату. Мы с мамой в изумлении поглядели на нее, мой старик тоже скосил на нее глаза, словно позабыл, что она тут.— Моррис, пойдем отсюда,— сказала она.

Люси напугалась до полусмерти, это сразу было видно. И не удивительно: все на нее глядели, а мама из себя выходила от злости.

— Садись и располагайся, как дома,— сказал ей мой старик.— Садись, Люси.

Она взяла стул и села, как ей было велено.

Смешно было глядеть, как она сидит, а мама злится, а мой старик потрошит стулья. Должно быть, я опять фыркнул, потому что мама обернулась в мою сторону, погрозила мне и кивком головы велела накрыться с головой и спать. Но разве я мог уснуть, когда такое творилось в комнате — и мама должна была понимать это,— я только съеживался на четвереньках, как мог, и продолжал смотреть.

— Когда вы доломаете этот стул, Моррис Страуп, будьте любезны дать мне семь долларов на новый,— сказала мама, раскачиваясь в кресле.

— Чушь, Марта,— сказал мой старик.— Чушь! Ни один стул на свете не стоит больше доллара, ну от силы два.

Тут мама так и взвилась. Она прыгнула к камину, схватила швабру и набросилась на папу. Она колотила его шваброй по голове, пока не заметила, что швабра от этого портится. Она так растрепала ее, что мочала разлетелась по всему полу. Тогда мама повернула швабру другой стороной и стала тыкать в него палкой.

Мой старик вскочил и, спотыкаясь, пошел к чулану, по дороге кинув в огонь остатки стула. Он открыл дверь чулана, забрался туда и что-то сделал с замком, потому что, как мама ни старалась, она никак не могла открыть дверь.

Теперь мама так озлилась, что сама не помнила, что делает. Она присела на краешек постели и поправила волосы.

— Нечего сказать, нашли время дебоширить, Моррис Страуп,— сказала она ему через дверь.— Спрашивается, могу я как следует воспитать ребенка, когда в доме такое творится?

Она даже не дождалась его ответа и тут же набросилась на Люси — ту девушку, которую мой старик привел с собою.

— Можете взять его себе, пожалуйста,— сказала мама, — но только чтобы духу его тут не было,

— Он говорил, что не женат,— сказала Люси.— Говорил, что холостой.

— Холостой! — завопила мама.

Она опять вся покраснела и бросилась к камину, за кочергой. Кочерга у нас была толстая, железная, фута в три длиной. Она всунула ее в дверную щель и завертела ею из стороны в сторону.

Мой старик взревел и начал бить ногами в стенки чулана. Я никогда еще не слышал подобного гама. А тут еще собаки залаяли; шум поднялся такой, какого я в жизни не слышал. Соседи, должно быть, подумали, что нас режут.

Тут Люси вскочила вся в слезах,

— Перестаньте,— закричала она маме.— Вы его искалечите!

Мама повернулась и оттолкнула ее локтем.

— Оставьте меня в покое. Я сама знаю, что делаю.

Мне пришлось переползти на другой конец кровати, чтобы ничего не упустить из того, что происходило у дверей чулана. Никогда я не видел, чтобы люди так чудно себя вели. Они обе шипели от злости, но каждая боялась начать первой. Точь-в-точь два петушка, которым охота подраться, а как начать, они не знают. И вот обе они трепыхали локтями, стараясь нагнать друг на друга побольше страха.

Мама была не по росту сильна. Наконец, она решилась, как ей быть, отбросила кочергу, сгребла Люси и толкнула ее к двери. Люси перелетела через всю комнату и грохнулась на швейную машинку. Она и очнуться не успела, как очутилась в другом конце комнаты, и перепугалась до смерти.

Мама опять схватила кочергу и начала орудовать ею, и вдруг — трах! — дверь распахнулась. Мой старик жался к стенке чулана, путаясь в ворохе маминых платьев, и вид у него был такой, словно его поймали с поличным, когда

он запустил руку в кассу бакалейщика. Никогда еще я не видел его таким смущенным.

Мама вытащила его из чулана и опять накинулась на Люси.

— Я вас вышвырну вон из моего дома,— сказала ей мама.— Будете знать, как путаться с моим мужем! Этого я не потерплю!

Она совсем было сгребла Люси в охапку, но та увернулась. Потом они наскочили друг на друга — ни дать ни взять два петушка, которые, наконец, набрались храбрости. Они прыгали по всей комнате, хлопая руками, точно крыльями, а полы маминого халата и юбка Люси разлетались, точно перья. Они вертелись, как заведенные, будто на карусели. Потом вцепились друг другу в волосы. Никогда еще я не слышал такого визга. После темного чулана мой старик долго не мог привыкнуть к свету, и уследить за ними ему было трудно. Он вертел головой и так и сяк, но все-таки, должно быть, многое упустил.