Эрскин Колдуэлл - Мальчик из Джорджии

У переднего крыльца нашего дома раздался оглушительный грохот, будто кто-то вывалил нам груду камней на ступеньки, Дом чуть дрогнул на фундаменте, а потом все сразу стихло. Мы с мамой были в это время на заднем крыльце и никак не могли понять, откуда такой шум. Мама испугалась, уж не начинается ли светопреставление, и велела мне быстрее крутить ручку стиральной машины, не то приключится невесть что и она не успеет отжать и развесить белье миссис Дадли.

Мне хочется посмотреть, что там такое,— сказал я, изо всех сил крутя ручку.— Можно, ма? Можно я сбегаю посмотрю?

— Крути, крути, Вильям,— сказала она, мотая головой и запихивая в машину комбинезон мистера Дадли.

Там будь что будет, а белье я все-таки повешу.

Я что есть мочи вертел ручку, а сам прислушивался. У переднего крыльца кто-то громко говорил, но слов разобрать было нельзя.

И как раз в эту минуту из-за угла дома выбежал мой старик

Моррис! Что случилось? — спросила мама.

— Где Хэнсом? еле переведя дух, выговорил мой старике— Куда Хэнсом девался?

Хэнсом Браун это наш работник-негр, который живет у нас с тех пор, как я себя помню.

Где ему быть? На кухне убирается,— сказала мама.— А зачем он тебе понадобился?

— Я без Хэнсома не справлюсь,— ответил папа.— Мне его сейчас надо, сию минуту,

— Па, давай я тебе помогу,— сказал я, бросив ручку.— Можно, па?

Вильям! — сказала мама, хватая меня за локоть и подтаскивая к отжималке,— делай, что тебе велено. Крути!

В эту минуту из-за кухонной двери показалась голова Хэнсома. Мой старик сразу его углядел.

— Хэнсом,— сказал папа,— бросай все и беги к переднему крыльцу. Ты мне нужен.

Хэнсом не сдвинулся с места и поглядел на маму, выжидая, как она отнесется к тому, что он бросит все свои дела на кухне. Но мама запихивала в отжималку старое ситцевое платье миссис Дадли и была так этим занята, что ничего ему не сказала. Мой старик схватил Хэнсома за рукав и стащил его вниз по ступенькам во двор. Мы и оглянуться не успели, как они оба скрылись за домом.

Мне очень хотелось пойти с ними, но я взглянул на маму, и духу не хватило проситься во второй раз, Кручу ручку что есть мочи — лишь бы поскорее отжать белье.

Не прошло и нескольких минут, как мы услышали скрип двери, и потом в передней что-то грохнуло. Точь-в-точь будто крыша провалилась.

Мы с мамой бросились в дом, посмотреть, что там творится. Вбегаем в переднюю и видим: мой старик и Хэнсом волочат огромный, тяжелый ящик, выкрашенный ярко-красной краской, как товарные вагоны, и с большим железным колесом на крышке. Он был не меньше старинного оркестриона и такой же дурацкий с виду. Хэнсом налег на эту махину, она пролезла в дверь и всей своей тяжестью села на пол гостиной, так что портреты на стенах заходили ходуном. Мы с мамой тоже протиснулись в дверь одно временно с этим большим красным ящиком. Мой старик стал рядом с ним, поглаживая его рукой и тяжело переведя дух, точно собака, все утро гонявшаяся за кроликами,

— Моррис! Господи помилуй! — сказала мама, обходя ящик кругом и стараясь понять, что это за штука,

— Ну как, хороша вещица? — спросил мой старик, отдуваясь после каждого слова. Он сел в качалку и с восхищением уставился на ящик.— Правда, хороша?

— Па, где ты его достал? — спросил я, но он будто и не слышал меня.

Хэнсом ходил вокруг ящика и заглядывал в щели, стараясь рассмотреть, что там внутри.

— Подарили его тебе, что ли, Моррис? — спросила мама, отступив к стене, чтобы как следует разглядеть эту громадину.— Где ты такое раздобыл?

— Купил,— ответил папа— Вот только что, несколько минут назад. Агент, который продает их, заехал сегодня утром к нам в город, и я с ним сторговался.

— Сколько же это стоит? — озабоченно спросила мама.

— Пятьдесят центов наличными, а остальное в рассрочку по пятидесяти центов в неделю.

— А на сколько недель рассрочка? — спросила мама.

— На целый год— ответил он,— Это не дорого. Есть о чем говорить — тьфу! Не успеешь оглянуться, год прошел. Мы и не заметим, как все будет выплачено.

— А что это такое? — спросила мама.— Для чего оно? Это упаковочный пресс,— ответил он.— Прессует бумагу. Кладешь в него всякий хлам,— ну, скажем, старые газеты или еще что-нибудь,— потом завинчиваешь до отказа вот это колесо, и бумага выходит из-под низа готовой кипой, спрессованная и перевязанная проволокой. Замечательное изобретение!