Кнут Гамсун - Бенони

— Эх, будь у меня та сельдь, которую я видел в море. Но мне было не суждено её выловить.

— Другой раз, может, тебе повезёт больше.

— А я-то надеялся, что вы дождётесь, пока я вернусь домой, и не станете до того продавать сухую рыбу в Берген, — сказал Бенони.

На это Мак:

— Так я ведь не знал, когда ты вернёшься. Мог бы прислать письмо.

— Нет, нет, оно, пожалуй, и лучше, что Арн-Сушильщик повёл галеас, он это сделает лучше, чем я. Просто, по моему скромному мнению...

— Эх, знать бы мне, когда ты вернёшься... Хотя, с другой стороны, я вовсе не обязан тебя дожидаться... — вдруг отрезал Мак.

Бенони сразу присмирел и начал толковать о промежуточных расчётах. Он, конечно, не бедняк, но за лето у него не было никаких доходов, и потому он не может заплатить за фамильные ценности. С видом непривычно кротким он попросил об отсрочке.

— Пусть будет за мной, покуда вы не вернёте мои пять тысяч, — промолвил Бенони в последнем усилии казаться человеком состоятельным.

— Как пожелаешь. А вообще-то я охотно возьму фамильные ценности обратно, — предложил Мак.

— Обратно?

— Да, за ту же цену. Мне их недостаёт.

Бенони на минуту задумался. Интересно, как это обанкротившийся человек может предлагать ему такую сделку? И что скажут люди, если Бенони повезёт вещи из своего дома? Значит, припёрло — скажут люди.

— Во всяком случае, пианино и немного больше серебра мне определённо понадобятся, — сказал Мак.

— Не знаю, не знаю, у меня пока нет нужды продавать эти вещи.

— Ну, как хочешь.

Мак кивнул и взялся за перо.

А Бенони побрёл домой. Слава Богу, его ещё не так прижало, чтобы просить Мака открыть ему кредит в лавке, у него ещё оставался пакет с кой-какой наличностью на дне укладки, может, и не меньше, чем есть в сундуке у Мака. Какого дьявола люди возводят на него всякие небылицы? По счастью, раз у него есть крыша над головой и еды хватает, разве это нужда? Величие Мака тоже не такое уж великое, хотя он намерен обзавестись новым пианино и новым серебром. А деньги он, спрашивается, откуда возьмёт?

А дальше Бенони подумал о том, что Мак большой негодяй, с которым лучше не иметь дел. Вот теперь он не поручил Бенони вести галеас на Лофотен и загрузить там три судна. Арн-Сушильщик сделает и это.

Прошло несколько недель. И снова Бенони нечем было заняться, кроме как ходить в церковь по воскресеньям.

В Сирилунне день большого забоя свиней. Полугодовалого боровка уже лишили жизни, теперь он мёртвое тело и брошен в кипяток. Настала очередь годовалого жирного чудища с белыми и чёрными пятнами и железными кольцами в пятачке. Много батраков и девушек занято этой работой, а само убийство совершает старший батрак; Свен-Сторож и Уле-Мужик у него на подхвате, а кухарка и Брамапутра бегают взад и вперёд за кипятком, чтобы ошпаривать свиней. Скотница им совершенно не помогает, она ходит и проливает слёзы над бедной скотиной, как проливала каждый год.

Старший батрак малость побаивается иметь дело с большим хряком. Свен-Сторож говорит, что лучше бы всего его пристрелить, как заведено у всех порядочных людей, но экономка раз и навсегда запретила стрелять, чтобы кровь не пропала даром.

— Ну, пошли, выведем его, — говорит батрак и напускает на себя бесстрашный вид.

— Да-да, — в один голос отвечают Свен-Сторож и Уле-Мужик.

Они покидают женщин, которые продолжают ошпаривать полугодовалого и дёргать из него щетину. Стая ворон и сорок с громким граем кружится над ними.

Трое мужчин шествуют к свинарнику, хряк задирает пятачок к небу, хрюкает и глядит на них. У них уже приготовлена петля, чтобы стреножить его сзади; скотница выманивает хряка во двор корытом, в которое положен корм, хряк охотно идёт на её зов, но время от времени хрюкает, словно задаёт небольшие вопросы. Батрак кличет Брамапутру, чтоб она приготовила лохань для крови. Неспешно, мелкими шажками процессия пятится к саням, которые нарочно приготовлены для забоя, и вот она уже упёрлась в сани. Кухарка бросает свою работу с полугодовалым подсвинком и спешно юркает в кухню; она не переносит вида крови. Немало язвительных слов несётся ей вслед. Брамапутра стоит позади со своей лоханью; на дно лохани высыпана пригоршня соли, короче, всё готово.

Хряк то хрюкнет, то остановится и прислушается. Он моргает глазами и силится понять, чего хотят от него эти люди. Скотнице велено держаться поближе, чтобы успокоить его, но слёзы застилают ей глаза, и вдруг она стремглав бросается прочь, скрючившись, плача навзрыд, изнемогая от скорби. Тут хряк перестаёт слушаться и хочет бежать за ней.