Стеван Сремац - Поп Чира и поп Спира

— Проклятые мухи! — вполголоса произнесла госпожа Сида словно про себя. — Вот почему я всегда говорю, что зимой лучше.

— А что тут у вас приключилось, госпожа Сида? — осведомляется матушка Перса, вся позеленев от сдерживаемой злости.

— Да эта проклятая прислуга! Ни в чём нельзя на неё положиться!

— Знаю, знаю, милейшая госпожа Сида, — дрожащим голосом цедит сквозь побелевшие пересохшие губы матушка Перса, — а всё же так не следовало бы поступать, дорогая госпожа Сида!

— Тхе! Разве знаешь, что тебя ждет впереди?.. Жаль, не прихватила с собой лакея, — говорит матушка Сида, складывая руки на животе.

— Да бросьте… знаю вас отлично… обязательно должны свои…

— Хм, так учила меня моя покойная мать, так воспитываю и я свою дочь Юцу, — прерывает её матушка Сида, то и дело поглядывая на Перу, — лучше сказать сейчас, чем если супруг или свекровь скажут ей потом ! Второе, к чему я привыкла у себя, — это чистота, — продолжает госпожа Сида, побледнев ещё больше, так, что даже ноздри у неё побелели, и снова поглядела на Перу (который, отложив альбом, стол перелистывать «Ринальдо Ринальдини»), словно спрашивая глазами: «Разве не так?»

— Странно, госпожа Сида… раз вы такая чистюля… странно, что вы не прихватили из дому вместе с носовым платком ещё и тряпку.

— Это вы обучены носовыми платками стаканы вытирать, если уж вам так хочется знать! — говорит матушка Сида, глядя на Перу, который вертится на стуле и переводит взгляд с одной попадьи на другую.

— Та, та, та, госпожа Сида… Перса. Какая вас муха опять укусила? — спрашивает отец Чира; занятый оживлённой беседой с попом Спирой, он только сейчас заметил что-то неладное.

— А в чём дело? — интересуется отец Спира, от которого ускользнуло развитие диалога, потому что как раз в это время он сообщал отцу Чире, как долго думает откармливать кабана и когда его колоть. — Да что тут такое? Что это вы затеяли, как дети?

— А то, — рубит матушка Перса, — что на неё обычная блажь накатила, давно уж не бывало…

— Юца! — окликает дочку госпожа Сида, вся позеленевшая, встает и накидывает на себя шаль. — Пойдём домой; пора, пригнали коров.

— Полно, госпожа Сида, прекратите эту комедию! — останавливает её отец Чира.

— Да оставьте её в покое! — говорит поп Спира, — пусть лучше дома перебесится. Завтра же будет здесь…

— Нет, ноги моей больше не будет в этом поганом доме!.. Спира, сейчас же ступай домой!

— Эк договорилась! — замечает отец Спира. — Сиди, Юца, а мама пускай идёт.

— Юца, налево кругом марш! — командует матушка Сида и, захлопнув дверь, плюёт на неё.

Что оставалось делать Юле? Она поднялась, кротко и грустно взглянула на Перу и последовала за разгневанной мамашей.

— А если вы, госпожа Сида, такая уж чистюля, — кричит вдогонку выбежавшая матушка Перса, — приходите завтра после обеда, поможете и растолкуете всё моей Эрже, как…

— Позови своего покойного деда, жидовская бестия! — гремит со двора матушка Сида.

Преподобные отцы не разобрали последних слов, ни тот, ни другой, так как Меланья мгновенно кинулась к фортепиано и, заглушая всё, заиграла и запела любимую отцовскую песню: «Ясный месяц над горою», — а потому не придали особого значения этой стычке, тем более что случалось это не в первый раз и, как полагали их преподобия, не в последний. Кроме того, после обеда оба преподобных отца были, по обыкновению, настроены весьма миролюбиво, а посему даже после этой сцены продолжали как ни в чём не бывало попивать вино и беседовать о хозяйстве.

— Пожалуйста, господин Пера, пусть это вас нисколько не смущает, — сказала матушка Перса. — Вы впервые видели её в таком состоянии, и вам, конечно, всё это кажется странным. Такая уж она… находит на неё… а в общем, уверяю вас, у неё доброе сердце, до завтра она обо всём позабудет. Поэтому развлекайтесь, пожалуйста. Вы слушаете? Как вам нравится игра и голос Меланьи? Для деревни — ей-богу, неплохо. Это любимая отцовская песня, но она знает и модные романсы. Верно, Николаич? (Так величала матушка Перса своего супруга при посторонних.)

— Что тут у вас произошло, Перса? — спросил отец Чира.

— Да ничего, господи! Матушка Сида разозлилась, когда я во второй раз предложила ей компоту. Знаешь ведь, она всегда такая, когда жарко и мухи надоедают.

— Боже! Неужто из-за этого?

— Ах, чудесная песня! — восклицает Пера, откидывая перстами упавшую на лоб буйную гриву.

— Забросила она музыку, редко играет. Хорошо ещё, что хоть так. Раньше гораздо лучше играла! Некоторые пьески барабанит кое-как, словно по заказу. Разве что при посторонних удается её уговорить, а так ни за что. Мы с таким удовольствием слушаем её вместе с Николаичем. (Тут «Николаич» почесал затылок, но не проронил ни слова).