Магда Сабо - Фреска

Принесли две запоздалые телеграммы, обе на имя священника. Янка с грехом пополам смогла расписаться в рассыльной книге, до того у нее дрожали руки. Почтальон/ давний знакомый семьи, который вот уже лет пятнадцатьносил им почту, в почтительных словах выразил свое соболезнование и, повернувшись было уходить, окинул взглядом двор. Дом словно вымер, только на нижней ступеньке лестницы, неподвижно уставившись на него, торчала какая-то старуха, которую он отродясь здесь не видывал.

Дечи не захотелось больше отлеживаться в спальне. В былые времена, случалось, Оскар задерживался допоздна, если отвозил в Пешт картину; поезд, которым он возвращался домой, прибывал около полуночи. Но она никогда не ложилась прежде, чем не встретит мужа; летом она поджидала его в саду, зимой – у окна. В саду у них стояла скамья, оттуда она еще издали высматривала на дороге знакомую фигуру и бросалась навстречу. Оскар смеялся и разрешал ей обследовать все его карманы в поисках подарка, он всегда привозил ей из Пешта духи и какое-нибудь лакомство, а остальные деньги, вырученные за картину, высыпал ей на колени. «Будь поэкономнее!» – строго говорил Оскар, и оба не могли удержаться от смеха, потому что Оскару так же, как и ей, было известно, что она не в состоянии экономно относиться к деньгам, в два счета растранжирит все и начнет требовать снова. Оскар иной раз хохотал над ней до слез. «На тебя сам господь бог денег не напасется!» – говорил он в таких случаях и, подхватив ее, пускался в пляс по комнате и радовался, что на ужин опять его ждут неизбежные гренки на сале, потому что в доме снова хоть шаром покати и снова ему пора отправляться в Пешт пристраивать очередную картину. Посмотрел бы Оскар на нее теперь, когда она довольствуется пенсией да скудным вспомоществованием от зятя. Сто девятнадцать форинтов пенсия, и две сотни присылает священник. В отдельный конверт она сразу прячет двадцать форинтов – плату за электричество, а оставшиеся деньги раскладывает на четыре кучки и рассовывает по разным коробочкам. На четвертой неделе пустеет последняя из коробочек, как раз к тому дню, как приходит срок очередной пенсии. Вот уже много лет как у нее не остается гроша за душою, чтобы купить духов! Грим она вынуждена покупать, иначе будешь похожа на привидение, ну а духи… какие уж там духи! Сейчас она опять полна ожидания, как в прежние годы, она не спускает глаз с ворот; когда звякнул колокольчик, Дечи подумала, что пришла Аннушка.

Священник распахнул окно в канцелярии. Вышел в сад, мимоходом бросил беглый взгляд на окно калелланской: зять по-прежнему был погружен в созерцание нераспечатанных писем. Велел Янке, чтобы Аннушку, если та придет, перво-наперво отправили к нему. Янка вздохнула с облегчением: наконец-то ей дали хоть какое-то определенное указание. Папа предупредил ее также, чтобы не вздумала чем угощать Аннушку, но зато для Бабушки велел собрать. съестного в дорогу, потому что поужинать с ними она уже не успеет. Как только Янка скрылась за дверью кухни, священник опустился на скамью рядом с тещей.

Дечи, почуяв недоброе, нервно затеребила свою маленькую, вышитую черным бисером сумочку. Жужанна скользнула вслед за матерью на кухню; священник заметил начерченные на влажном песке слова и, пока говорил, поочередно затаптывал ногой букву за буквой, чтобы стереть дурацкую фразу.

Ласло Кун прислушался к их разговору и на какой-то миг забыл об Аннушке. В данном случае старик прав, даже у Янки нет таких дорогих платьев, какое на этой бабке, а грим на старческой физиономии действительно вызывает омерзение, эта Дечи даже губы подкрашивает. Если он, Ласло Кун, переедет в Пешт, то, цо крайней мере, часть расходов отпадет: ему не придется тогда помогать тестю Деньгами. Если старик лишит Дечи своей поддержки, то им вдвоем с Арпадом как-нибудь хватит на прожитье. Теперь Дечи, конечно, плачет, но поделом ей, зато во время похорон не пролила, ни слезинки. Помилуй бог, не умрет она с голоду, в деревне жизнь дешевле, а кроме того, и дом, где она живет, не наемный, а ее собственный. Вот уж нашла перед кем плакаться, слезами распалишь старика только хуже. Сто девятнадцать форинтов, конечно, деньги невеликие, зато ей не надо платить за квартиру. Да, в таких ситуациях за Папу можно не беспокоиться, подбирать доводы он умеет. Старый человек и на одном молоке прожить может, – ловко он ей ввернул. Что же это ее вывело из себя? Или упоминание о молоке так взвинтило? Теперь уж и разобрать нельзя, что она там лепечет; старуха захлебывается слезами, охает и стонет. О нарядах на старости лет думать не пристало… В любом саду, говорит Папа, всегда сыщется, чем печь протопить, а в случае чего и лес под боком. Это он на зиму, что ли, перескочил? Тут, конечно, Папа промахнулся, из леса теперь не очень-то дров натаскаешь; Папа все думает, что живет в прежние времена, когда народное добро расхищали, как хотели. Но не стоит вмешиваться. Вот сейчас Бабушка совершила оплошность, не надо бы ей говорить этого, сразу видно, как плохо она разбирается в людях. Папа от ярости дара речи чуть не лишился, заикается, и пальцы у него дрожат. Да, помогать вдовым и сирым истинно долг человеческий, да только вдова вдове рознь. Ну что ж, достойный ответ на глупое замечание, старуха сама напросилась на отповедь. Но Папе, и правда, давно пора бы отвыкнуть с таким треском хлопать дверью всякий раз, как он убегает в канцелярию.