Магда Сабо - Фреска

Надо бы поговорить с Янкой. Отсюда ему хорошо было видно скамью, густые белокурые волосы Янки и глаза, опущенные к вязанию. Аннушка терпеть не могла рукодельничать, и заставить ее усидеть на месте могла только книга или рисование. Если в ближайший час она не появится в доме, то он, Ласло Кун, пойдет на вокзал. Какой адской мукой было на кладбище стоять близ нее и пожимать руки бесчисленной веренице чуждых ему людей. «Примите мои соболезнования». – «Благодарю». – «Примите, мои соболезнования». – «Благодарю». Страшно представить, что было бы, повернись он спиной к Керекешу! А ведь Аннушка удалилась с кладбища именно в тот момент, когда Керекеш ухватил его за руку и пустился в какие-то путаные объяснения о болезни Мамочки. Он, Ласло Кун, видел, как Аннушка сходит с земляного холмика и направляется к выходу; кроме него, никто из домашних не заметил ее ухода, потому что каждому в эти минуты приходилось выслушивать сочувственные слова; Папа был на седьмом небе от счастья, что на сей раз ему удалось оказаться в центре внимания, и потому не замечал никого и ничего, Приемыш шушукался с какими-то незнакомыми женщинами, а Янку заключила в свои объятия Майорош из местного отделения Демократической федерации женщин. Непонятно, чего это она к ним повадилась, три раза побывала у них дома, Папе всякий раз дурно делается от злости, едва он завидит ее. Надо бы поговорить с Янкой.

Янка почувствовала на себе его взгляд, она опустила вязание на колени. В молодости, в бытность свою капелланом, он ходил в Институт для слепых, вел там кружок для верующих девиц. У слепых были такие же невыразительные, настороженно вслушивающиеся и беспомощные лица, как сейчас у Янки. Много ли ей удалось понять из происходящего и о чем она думает сию минуту? Ему никогда не узнать этого, ведь Янка не. привыкла с ним делиться.

«Тысячу двести форинтов в месяц», – думала Янка, – такую сумму назвала в прошлый раз Майорош. А взамен только и требуется, что рукодельничать, завалить всю страну тарбайскими вышивками. Кустарная артель. Ей в жизни не приходилось держать в руках такую сумму. Ласло ежедневно выдает ей деньги на хозяйственные расходы. На тысячу двести форинтов можно прожить. Если Ласло оросит их, она смогла бы прокормить Жужанну.

«Вот беда-то! – думала Сусу, обводя надпись на земле широкой рамкой. – Господи, что же теперь делать?»

Аннушка, о которой ей столько раз тайком рассказывала Мамуся, Аннушка, загадочная, как волшебница из «Тысячи и одной ночи», так что у Жужанны угли начинали гореть, стоило только вспомнить какую-нибудь историю о ней – теперь эта Аннушка обернулась чудовищем и внушала ужас.

Папа на кладбище глаз не сводил с Аннушки. У могилы он готов был припуститься за ней следом, но дядя доктор держал его за руку и похлопывал по плечу, только поэтому Папе и не удалось убежать. Мамуся думает о чем-то своем, она сидит рядом с нею на скамейке, вяжет и совсем не разговаривает с ней, Сусу; Мамуся вообще не проронила ни слова с тех самых пор, как что-то сказала Дедушке при выходе из машины, у кладбищенских ворот. Даже когда тетя Кати спросила, чистить ли морковь, Мамуся ей только молча кивнула и у могилы всем этим чужим людям пожимала руку, но не сказала ни слова в ответ. Папа тоже молчит, сидит у себя за письменным столом, через окно не разглядишь, читает он или еще чем занят, но время от времени поднимает голову и смотрит во двор. Наверное, они должны сказать друг другу ужасные вещи, но не решаются начать разговор. К кому же ей обратиться за помощью? Прабабушку она совсем не знает. Дядя Арпад ворует. Дедушка обычно не снисходит до разговоров с ней, да с Дедушкой и не очень-то считаются в доме, дедушку «содержат», – так сказала тетя Кати. Сусу убежала в дальний конец двора, к сараю, который пустовал теперь, прижалась к дощатой стене и закрыла глаза. «На тебя, Господи, уповаю»… – тоненько затянула она псалом. Она хотела пропеть тихонько, чтобы слышала только стенка сарая, но не рассчитала, получилось громче, и голосок ее звонко разнесся по всему двору.

– Жужанна! – прикрикнул на нее отец, и девочка испуганно смолкла. – Это не развлекательное пение! – Тон у Ласло Куна был раздраженный.

«Родная! – с острой жалостью подумала Янка. – Кровиночка моя!»

У ворот звякнул колокольчик, и всем сразу пришла одна и та же мысль: они так и не обсудили между собой, как им вести себя, если Аннушка все-таки нагрянет. Янка сложила вязание, поспешно встала и заторопилась к воротам, Ласло Кун еще ниже склонился над грудой нераспечатанных писем. Священника не было видно, но занавеска на окне канцелярии колыхнулась: старик явно подсматривал из комнаты. «Вот и опять они всю ответственность свалили на меня», – с горечью подумала Янка. Как она ни поступи, все будет им не по нраву. Встреть она Аннушку у калитки, ее выбранят, не проведи ее в дом, – все равно обругают. Что же ей делать? Дечи выглянула из спальни; сейчас она не казалась бледной, как там, на кладбище, напротив, все лицо ее, лоб и даже шея стали багровыми. Рози высунулась из кухонного окна. И только Жужанна, которая стояла напротив ворот, прислонившись к дощатой стене сарая, снова опустилась на корточки и принялась чертить что-то на влажном песке. У ворот стоял почтальон.