Владимир Голубев - Забытый рубеж

– На трудодень-то что дают в твоём колхозе?

– Да когда как, хорошо если пшеницы или гречки хоть по паре кило.

– Да у нас тоже не бог весть что. Так скоро и совсем оголодаем. Живём за счёт своего огорода, муж говорит: от картошки на спине скоро ботва вырастет.

Дед засмеялся, вновь беспечно показав беззубый рот. Анна с жалостью посмотрела на старика. Он слегка покашлял и вдруг раскаялся, что вот так перед незнакомой бабой раскрыл душу, и, чтобы как-то запутать следы, примялся причитать:

– Вот когда им надо, то могут и за месяц ентот еродром соорудить.

– Не разберу, какой такой «еродром»?

– Да ты, я посмотрю, совсем отсталая баба, с еродрома самолёты взлетают.

– А, теперь ясно, аэродром правильно. Я видала, когда с дочей шла в больницу, напротив Липиц ровняли пойму.

– Да вот, говорят, вчера уже самолёты прилетели. Сегодня вот пару раз облетали вокруг нашего моста, видать, присматривались, как бы крыльями не задеть. Да токмо нашему брату, крестьянину… тьфу, как там по новому-то, а, колхознику, досталось.

– А что стряслось-то, говори, не томи.

– Дык немец-то хитёр и приметил наших, ну и послал ероплан с бомбами. Вот в соседней Михайловке четверых крестьян, болтают, наповал убило, и одной бабе ногу оторвало. А ещё корову угробили, а куры, вот смеху-то, от адских машин летали, почитай, по всей улице.

– Вот страсть-то какая! Лучше сразу пропасть, чем всю жизнь инвалидствовать.

– Ты потому в Михайловке-то не задерживайся, а иди дальше, тебе, я гляжу, ещё дочку поднимать надо.

– Ну, дед, спасибо за обед, только вот напужал ты меня. Пойду-ка я и вправду, глядишь, до темноты и доберусь до своих, ведь по деткам соскучилась, да и мужа не сегодня завтра мобилизуют на проклятую войну, будь она неладна…

– Мужик-то того?

– Что того?

– Да ладно, не разумеешь, что ли?

– Да говорите уж, что вы всё вокруг да около.

– Не бьёт?

– Нет, он у меня тихий, напиться-то не может, а вы говорите. Потом лошадок любит, пчёлок, ведь он у нас в колхозе пасечник.

– Да, пасечники люди с душой. Почитай, баба, тебе повезло.

– Покамест не жалуюсь, но и шибко не радуюсь.

– Ну, прощевай, дочка, бог тебе в помощь.

– Прощайте, дедушка, ещё свидимся.

– Все мы когда-нибудь повидаемся…

Анна прошла ещё с половину версты, когда со стороны Серпухова в небе услышала гул самолёта. Она повернулась, но на небе ничего не рассмотрела. Однако звуки неведомого самолёта росли. У моста через Оку часто-часто застрекотала зенитка. «Наверно, германец», – подумала женщина и, втянув голову в плечи, сошла с дороги в кювет. Её сердце тревожно забилось в груди, а из глаз нежданно прыснули слёзы. Рёв самолёта накатывался волной, приближаясь с каждой секундой. Анна, прикрыв Нину, со всех ног бросилась в берёзовую рощу, чтобы схорониться от всевидящего ворога за белыми стволами, будто лишь они способны спасти путников от военной непогоды.

Мать не успела добежать до спасительного леса – нога подвернулась, и она со всего маха рухнула в пыльный клевер. Низко пролетавший самолёт обдал Анну рёвом и запахом бензина, лениво, как бы между прочим, строча из пулемётов. Она явственно приметила, как невидимые пули защёлками по булыжной мостовой, там, где она была ещё минуту назад. Тень от железной птицы покрыла её, и она навалилась на дочь всем телом, и замерла в ожидании близкой кончины, и только последняя думка скользнула в сознании: «Ведь даже не похоронят по-человечески, кто ж нас здесь найдёт!»

Гул стих и начал убывать за вершинами берёзок. Самолёт проскочил вперёд и где-то вдали, над Липицами, вновь наткнулся на зенитную батарею. Отдышавшись, Анна поднялась на ноги, Ниночка тихонько плакала. Мать, воспользовавшись заминкой, добежала до рощи и наконец-то, укрывшись среди деревьев, решила накормить девочку.

Следом за одиночным бандитом со стороны Тарусы вдоль Оки явились ещё три самолёта. Они были крупнее предыдущего и натужно ревели высоко в небе. Приблизившись к мостам, они со сверлящим душу визгом рухнули один за другим прямо на беззащитную переправу. Но тут, на непокорном берегу, вместо того, чтобы со страха перед неминуемой смертью покориться или безгласно закрыться от неудержимой напасти в зарослях ивняка, дерзко, во всё лужёное горло заголосили строптивые зенитки, не умолкая ни на секунду. Бомбардировщики, словно наскочив на невидимую преграду, поскорее разлетелись в разные стороны, с гулом выходя из круга обрушившегося на них стального огня. Два их них перелетели железную дорогу и ушли в сторону центра города, по дороге нещадно высыпая бомбы на беззащитные сараи и крыши частных домов, а первый, едва не зацепив купол церкви, отбомбился по Лукьянову.