Владимир Голубев - Забытый рубеж

– Жива, мать твою, жива ведь! – гаркнул сапёр, вытирая рукавом гимнастёрки пот со лба. – А то уж у меня и силы-то кончились. Что сидишь хлюпаешь, герой? Иди помогай, пусть фельдшер осмотрит, и перенесём девку в деревню. Лечить будем, глядишь, до свадьбы всё заживёт, будет краше, чем прежде.

Но Саша не смог приблизиться к ней, он откинулся и прижался спиной к ледяной стенке рва, и почувствовал, как его оставили последние силы. Но прибежавшие деревенские вылили ведро воды на руки и на ноги Янке, а в рот ещё влили немного разведённого спирта из жестяной кружки. Она закашлялась, едва приоткрыла глаза, и еле-еле приметный румянец наконец-то коснулся её доселе бледных щёк. Саша тем временем пришёл в себя и, поднявшись, наскоро соорудил с ребятами носилки, после чего пострадавшую отнесли в фельдшерский пункт.

Ближе к вечеру из Можайска вернулся командир сапёрного батальона. Егор Кузьмич сразу направился доложить о выполненных работах и происшествии, и, когда всё рассказал, поинтересовался:

– Товарищ капитан, куда пострадавших на рытье противотанкового рва доставить? Может, в больницу в Можайске?

– Сержант, ты совсем сдурел, или как? Там бойцов лечат, колхозников, ну, если приспичило, а не этих лагерных шкур. Ты запамятовал, о ком заботишься? Так я тебе напомню: о врагах народа. Ты включай свою сопелку хоть иногда. Понятно, пообвык тут шушукать с бабами да девицами, потерял нашу пролетарскую закваску. А ты смотри по-государственному, по-ленински.

– Хоть расстреляйте меня, только не могу я по-ленински. Что делать-то, товарищ капитан.

– Типун тебе на язык. Вон в сарайчик их надо занести, что там, за штабом. Да и мы заодно приглядывать будем, кто, так сказать, излишне сочувствует классовым врагам.

– Так точно, товарищ капитан, в сарай, так в сарай.

– И смотри у меня, Кузьмич, а может, они сознательно обрушили склон рва-то? Может, того, вредят нам. Не слышно было разговоров-то, быть может, они убежать хотели, враг-то рядом уже?

– Никак нет, никаких разговорчиков при мне не было!

– Ладно, иди, да приглядывайся к спецконтингенту. Может, они уже фрицам хлеб-соль на рушнике заготовили.

– Так точно, буду приглядывать. Можно ещё обратиться по происшествию, товарищ капитан?

– Валяй, Егор Кузьмич.

– Парень там отличился, двух девок откопал. Помогает мне и придумал, как скрыть от фрицев наши укрепления. Надо дёрном прикрыть блиндажи и землянки.

– Из кого он?

– Да из студентов-строителей, комсомолец.

– Молодец парень. С такими удальцами не пропадём, немец-то зубы сточит.

– Давайте ему какую-нибудь бумажку напишем про героический труд и спасение людей, в наше время всё может пригодиться.

– Переговори с их директором или с кем из шкрабов 6 6 Шкраб – принятое в 20—30 гг. название учителя (устар.). , если подтвердят, что парень не из бывших и лишенцев, то готовь. Пошлю на него наградной лист, только узнай хорошенько всё про него. Нам надо показать, что у нас тут каждодневный героический труд, а не какая-нибудь царская богадельня.

– Разрешите идти!

– Иди.

Студенты вместе с пострадавшими направились в указанный капитаном сарай и, как смогли, привели его в божеское состояние, выкинув хлам и забив крупные щели между почерневшими брёвнами. Деревенские принесли подушки и матрасы. Интендант выдал дюжину пустых ящиков из-под военного снаряжения, постельное белье и прочее, а Егор Кузьмич направился к штабному домику техникума имени Моссовета…

Когда уже смеркалось, сержант доставил лагерным насельницам поллитровку со спиртом из своих личных запасов, и они за ужином помянули погибшую Катю добрым словом. А после целых девять дней рюмка водки и кусочек хлеба пылились на столе их полевой кухни.

А с рассветом нежданно погребённую во рву Екатерину Сенину, уже обмытую и переодетую в чистое, на подводе, выделенной сапёрами, две товарки повезли в родную деревню, где тело, как положено, вылежало ночь на столе в родимой избе. Поутру схоронили её на деревенском кладбище, рядом со сродниками. Да, как говорят знающие люди, в девятый день её душеньке дался Всевышним малый роздых или по-нынешнему – выходной, а после она ещё слетает, чтобы проведать милые сердцу места, где она была добродетельна, и те, где согрешила. А уж в сороковой день назначится душеньке место по заслугам…

На следующий день в обед Егор Кузьмич отпустил Чистова в сарай, наскоро приспособленный под лечебницу. Девушки лежали на самодельных кроватях из ящиков, пахло затхлостью и какими-то лекарствами.