Иван Головня - Следы ведут в прошлое

– Кто? Что? – лепечет спросонок Потурай и тянется рукой к тому месту, где должно лежать ружье. Не нащупав его, проворно вскакивает на ноги и затравленно оглядывается. Видя троих обступивших его полуголых людей, визгливо кричит:

– Что вам надо от меня?

– Вы напрасно волнуетесь, Игорь Михайлович, – наклоняется к экспедитору высокий Галич. – Мы не разбойники и даже не хулиганы. Присмотритесь получше – двое из нас ваши знакомые. А о том, что нам от вас нужно, вы знаете не хуже нас. Иначе не ночевали бы здесь. Давайте-ка ваши ручки.

– Это вы… – узнав наконец Галича, упавшим голосом произносит беглец и, обреченно понурив голову, протягивает руки.

– Вот так-то лучше, – защелкивая наручники, замечает капитан. – Больно уж вы прыткий, оказывается. Как бы не пришлось нам еще раз искать вас где-нибудь в другом конце области.

– Ни на какие вопросы я не буду отвечать, пока вы не скажете, за что меня схватили! – в который раз твердит Потурай. Он сидит напротив Улицкого, уставившись взглядом в пол и сцепив на коленях руки.

– Всему свое время, гражданин Потурай, – усевшись поудобнее в своем большом кресле, спокойно произносит следователь. Со стороны может показаться, что весь этот разговор он затеял исключительно ради того, чтобы скоротать время в приятной беседе со столь интересной личностью, каковой является экспедитор ресторана «Золотой колос». – Мы обязательно придем к причине вашего задержания. Всему свое время. А пока вы должны отвечать на мои вопросы. У нас существует определенный порядок: следователь задает вопросы – допрашиваемый на них отвечает. Я вас вызвал на допрос – и этим все сказано.

– Дайте хоть закурить, – перестает наконец артачиться Потурай. Закурив, он несколько раз глубоко затягивается, и на какое-то время на его лицо появляется блаженное выражение. Затем глухо бубнит: – Спрашивайте.

– А может, все-таки вы сами обо всем расскажете, Игорь Михайлович? Так было бы лучше. Для вас, во всяком случае.

– Я не знаю, что вас конкретно интересует.

– Что ж, придется спрашивать, – говорит Улицкий. – И начну я издалека. Вы давно работаете в «Золотом колосе»?

– Четвертый год.

– И как, с директором ладите?

– А почему бы не ладить? Елена Корнеевна – женщина хорошая.

– Кроме своей непосредственной работы вам, наверное, приходилось выполнять и иные, не связанные с работой, поручения вашего директора? – как бы вскользь интересуется следователь.

– Приходилось, – неохотно роняет Потурай.

– Наверное, по ее просьбе вы бывали у Крячко Степана Васильевича?

– Да, я бывал у Крячко, – отвечает, хотя и не сразу, Потурай.

– Как часто и с какой целью?

– Всего несколько раз. Она присылала ему продукты.

– Когда в последний раз вы были у Крячко?

– А зачем это вам? – настораживается Потурай, но тут же сообразив, что допустил, по-видимому, оплошность, быстро поправляется: – Не знаю! Не помню… Давно!

– Ой ли? – качает головой Улицкий. – А вы попробуйте все-таки вспомнить.

– Давно, – упорствует Потурай. – Месяц, может, два назад.

– Что-то с памятью у вас неважно, гражданин хороший. Придется мне освежить ее вам… У Крячко вы были не далее, как в позапрошлую субботу. Могу также напомнить, коль у вас так плохо с памятью, что вы приносили в тот вечер Крячко. Вы приносили ему красную икру, голландский сыр, апельсины и две бутылки французского коньяка «Наполеон». Я ничего не пропустил?

Потурай нервно тушит в пепельнице окурок, опускает голову и угрюмо молчит.

– Понятно! – деловито замечает следователь. – Вы не хотите отвечать. Что ж, это ваше право. Но имейте в виду – этим самым вы только вредите себе. Я ведь предупреждал вас, что добровольное признание учитывается судом… Итак, откуда нам известно, что в тот вечер вы были у Крячко? Во-первых, вас видела соседка Крячко. Она встречала вас там и раньше, запомнила и, если потребуется, опознает. Во-вторых, на бутылках и посуде, которые находились там, на столе, вы оставили отпечатки своих пальцев. У нас имеется заключение экспертизы, что это именно ваши пальцы.

– А откуда вам известно, какие у меня отпечатки пальцев? – решив, что ему удалось уличить следователя во лжи, напористо спрашивает сразу оживший Потурай. – Насколько я помню, с милицией мне еще не приходилось иметь дело.

– По чистой случайности, – не моргнув глазом, отвечает Улицкий, – к нам попала бутылка коньяка «Наполеон», которую позавчера вечером вы продали за сто рублей одному не в меру щедрому грузину.