Абрам Каган - Преступление и совесть

Теперь хозяйка спрашивала уже более настойчиво:

— Хотела бы я знать, Федюшка, что это у тебя за веселье предстоит?

— Эх, Параска, Параска, ты ведь знаешь, я люблю, чтоб все было тихо…

— Все же, — спросила она, — кто должен прийти к тебе?

— Один человек…

— Скажи, Федюшка, не тяни душу.

— Но… — он приложил палец к губе.

— Да разве я тебя не знаю, всю жизнь прожила с тобой в молчании. Никогда нельзя было мне поделиться с соседями, чем ты занят, куда идешь, куда едешь. Я ничего не знаю… Ничего не видала, ничего не слыхала.

— Вот такой я тебя люблю, — рассмеялся Федор Николаевич, и морщины вокруг носа растянулись в улыбке. Он был очень доволен. — В таком случае я тебе скажу: депутат Думы.

— О-го-го, куда хватил! — удивилась Прасковья Кирилловна. Она тоже была довольна своим мужем.

— А что же ты думала, моя старушка, что Федор Гусев вышел в тираж?

Она никогда не думала плохо о своем Феде. Хоть она и мало понимает в его книжках, которые он иногда приносит домой, хоть и не разбирается в листовках, найденных ею на дне сундука, она все же очень высокого мнения о нем и сердится, если сам о себе он скажет иногда полушутя-полусерьезно, что отжил свое и ни на что не годится.

— Мог бы мне доверять, Федя, знаешь ведь меня не один год.

— Сказал же я тебе — депутат Думы.

— Государственной или Киевской? — хочет знать жена.

— Видишь ли, это уже тебя не касается.

— Гляди, нужно покупать у него каждое слово!

— Ты слушай и молчи… — отрезал Федор.

Но тут в дом вошли студент Яков Ратнер и курсистка Анастасия Шишова.

— Садитесь, дорогие мои гости, — встретил их Гусев.

Прасковья Кирилловна подала две табуретки.

Гости поздоровались с хозяином и хозяйкой и молча сели.

Наступал вечер, начали расплываться силуэты деревьев, росших под окном. Немая темнота прокралась вместе с вечерними сумерками, как бы прикрывая тишину, царившую в маленьких комнатушках рабочего домика.

Настя поглядывала на соленые арбузы.

— Может, угостить пока барышню? — шепнула Прасковья Кирилловна мужу на ухо.

Тот недовольно пожал плечами: что женщина может придумать!

В это время пришел Костенко с группой рабочих: рабочие уселись на скамью, которую принесла Прасковья Кирилловна. Сама она подсела к Костенко, с которым была хорошо знакома, и спросила:

— А где тот, кучерявый?

— Тимка? Он скоро придет.

— Тимка Вайс? — вмешался Федор Николаевич. — Без него не обходимся. Именно он должен привести сюда депутата. Поняла?

Прасковья Кирилловна кивнула головой: она, конечно, поняла.

Через несколько минут в сенях послышались шаги.

Гусев направился к двери, тихо открыл ее, зажег спичку и осветил сени.

— Заходите, добро пожаловать, Григорий Иванович!

Увидев Петровского, все встали. Он сделал шаг назад, сказал:

— Что я — генерал какой-нибудь, что вы встаете передо мной?

Все потупили глаза. Федор Николаевич протянул руку:

— Дайте мне ваше пальто.

Петровский снял пальто, Тимка Вайс быстро взял его и вышел в сени стряхнуть снег.

Петровский кинулся в сени, выхватил у Тимки пальто, перекинул через руку, а другой стряхнул снег с шапки. Вернувшись в комнату, он сердито сказал:

— Послушайте, товарищи, я хоть гость у вас, но барином никогда не был. А вы, молодой человек, — обратился он к Тимке Вайсу, — такого больше никогда не делайте.

Присутствующие переглянулись.

— Не обижайтесь, товарищи, но это унижает человека… Не взыщите на меня, но мы не так воспитаны…

— Это обыкновенная вежливость, Григорий Иванович, — оправдывался Федор Гусев, — вы у нас драгоценный гость.

— Что же вы, — вмешалась Прасковья Кирилловна, — напали на человека! Дайте ему в себя прийти!

Замечание хозяйки вызвало смех, и от этого она почувствовала себя вольнее. Движимая добрыми чувствами к гостю, она поднесла ему миску с арбузами и сказала:

— Попробуйте, Григорий Иванович, наши арбузы. Сама солила. Федор ведь всегда занят.

Муж сердито посмотрел на нее.

— А что, я снова сказала что-то не так?..

— Нет, боже упаси, хозяюшка, вы очень хорошо сказали. Я, безусловно, попробую, — при этом Петровский кивал своей большой головой, черные влажные глаза улыбались, успокаивая хозяйку.

Вскоре Федор Николаевич поставил на стол кипящий самовар, и его веселое шипение сделало комнату еще уютнее.

За чаем Петровский рассказал много интересного и важного про партийную конференцию в Кракове.

— Кто руководил конференцией? — спросил Костенко.