Колин Маккалоу - Битва за Рим

Цезарь напустил на себя грозный вид.

– Это черная неблагодарность! – изрек он.

– О, отец! Как ты можешь быть столь недальновиден? Не меня надо судить – Гая Мария! Я таков, каким всегда был. О неблагодарности нет речи. Отягощая меня грузом, от которого мне придется тем или иным способом избавляться, Гай Марий нисколько не заслуживает моей благодарности! Его побуждения нечестивы и эгоистичны.

– Когда ты перестанешь переоценивать себя? – в отчаянии вскричала Аврелия. – Сын мой, ты с самых малых лет только и слышал от меня о том, что твои запросы непомерны, как и твое тщеславие!

– Что с того? – В тоне мальчика все явственнее слышалось отчаяние. – Мама, судить обо всем этом пристало одному мне, и только в конце жизни, а не до того, как она началась! А теперь она может и вовсе не начаться!

Цезарь решил, что пора зайти с другого конца.

– Гай-младший, нам не оставили выбора. Ты побывал на Форуме и знаешь, что произошло. Если Луций Цинна, старший консул, считает, что осторожность требует во всем соглашаться с Гаем Марием, то я ничего не могу поделать! Я должен думать не только о тебе, но и о твоей матери, о девочках. Гай Марий уже не тот, что прежде. У него душевная болезнь. Но власть в его руках.

– Да, я вижу это, – сказал Цезарь-младший, понемногу успокаиваясь. – В одном отношении – в этом – я не хочу его превосходить, даже догонять. Я никогда не пролью кровь на улицах Рима.

Практичная и не слишком проницательная, Аврелия сочла, что кризис миновал, и облегченно кивнула:

– Так-то лучше, сынок. Нравится тебе это или нет, быть тебе фламином Юпитера.

Поджав губы, Цезарь-младший переводил унылый взгляд с осунувшегося, но по-прежнему красивого лица матери на усталое, но по-прежнему красивое лицо отца и не находил в родителях истинного сочувствия. Гораздо хуже было то, что в них не было даже понимания. Но и ему не дано было понять безвыходность родительского положения.

– Могу я идти? – спросил он.

– Главное, не попадайся бардиеям и ни на шаг не отходи от Луция Декумия, – отозвалась Аврелия.

– Я к Гаю Мацию.

Он вышел через дверь, которая вела в сад во дворе-колодце; он уже обогнал ростом мать, был не худ, а строен и очень, если не слишком, широкоплеч.

– Бедный мальчик, – проговорил Цезарь, кое-что все же понявший.

– Теперь и на него есть управа, – сурово молвила Аврелия. – Я боюсь за него, Гай Юлий. Он не умеет вовремя остановиться.

Гай Маций был сыном всадника Гая Мация, ровесником Цезаря-младшего; они родились на разных сторонах двора, разделявшего жилища их родителей, и росли вместе. Но будущее у них было разное, как и детские надежды, зато они были знакомы близко, как братья, и искренне любили друг друга.

Гай Маций был ниже Цезаря-младшего, светлее мастью, глаза имел карие, лицо миловидное, рот мягкий; он во всем пошел в отца – уже проявлял склонность к торговле и предпринимательству, которому собирался посвятить себя, когда подрастет; еще он любил возиться в саду и всегда ходил с зелеными пальцами.

С наслаждением копаясь в «своем» углу двора, он увидел друга и сразу понял, что стряслась беда. Он отложил садовый совок, выпрямился, стряхнул с туники землю, потому что мать не терпела грязь в доме, и вытер перепачканные руки о ту же самую тунику.

– Что с тобой? – негромко спросил он.

– Поздравь меня, Pustula ! – звонко ответил Цезарь-младший. – Перед тобой новый фламин Юпитера.

– Вот это да! – воскликнул Маций, еще в раннем детстве прозванный Цезарем-младшим Прыщом за малый рост. Снова опустившись на корточки, он возобновил свою работу. – Как ни стыдно, Pavo ! – Он вложил в свои слова максимум сочувствия. Он дразнил друга Павлином с тех пор, как тот дал ему кличку Прыщ; однажды матери повели их и сестер гулять на Пинций, где вышагивали павлины, распуская пышные хвосты, словно соревнуясь с цветением миндаля и с ковром нарциссов. Малыш Цезарь смахивал на них, так же топорща перышки. С тех пор он удостоился своего прозвища.

Присев рядом с Гаем Мацием, Цезарь-младший старался сдержать душившие его слезы; злость прошла, уступив место горю.

– Я собирался удостоиться травяного венка раньше Квинта Сертория, – выдавил он. – Собирался стать самым молодым полководцем во всей истории, превзойдя величием самого Александра! Стать консулом больше раз, чем Гай Марий. Мое dignitas было бы огромным!

– Тебе хватит dignitas фламина Юпитера.

– Мне – нет. Люди уважают эту жреческую должность, но не ее обладателя.