Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1

Не принадлежа ни к одному из лагерей новых консулов, Гай Юлий Цезарь и его сыновья просто присоединились к процессии, которая шествовала мимо их дома. Колонна сопровождала старшего из консулов, Марка Минуция Руфа. Оба выбранных на этот год консула жили в районе Палатина, но младший, Спурий Постумий Альюин, занимал более престижный квартал. По всему Риму ходили слухи о долгах Альбина, но это никого не удивляло – такова была цена консульского кресла.

Самого Гая Юлия Цезаря не касались заботы о долгах, которые неминуемо появлялись, стоило лишь начать взбираться на политическую сцену; вряд ли коснутся они и его сыновей. Прошло почти четыре века с тех пор, как Юлии в последний раз восседали на консульском кресле, вырезанном из слоновой кости, и с тех пор, как могли позволить себе бросать деньги в толпу, чтобы проложить себе дорогу к этому креслу. Предок Юлиев был столь велик, столь могуществен, что последующие поколения раз за разом беспечно упускали случай пополнить фамильную казну, и с течением времени семья Юлиев все больше беднела. Стать консулом? Нет средств! Претором, вторым человеком в государстве – тоже. Нет, удел Юлиев теперь – лишь скромные места рядовых членов сената, скромные и безопасные.

Поэтому тога, которую слуга обернул вокруг тела Гая Цезаря и уложил изящными складками на его левом плече, была обычная, белая, какие носят люди, отбросившие честолюбие. Только обувь из темно-красной кожи, железное кольцо сенатора да широкая пурпурная полоса по правому краю туники у плеча отличала его одеяние от одежды его сыновей, Секста и Гая, которые были обуты в обыкновенные сандалии, в туники с тонкой пурпурной ниткой, по которой отличали людей из сословия всадников, и носили перстни с печатками.

Солнце еще не взошло, но день уже начался – с короткой молитвы и подношения богам на небольшом алтаре в атриуме. А когда привратник, стоявший в дверях, закричал, что видит, как поток огней стекает вниз по холму, – несколько быстрых, шепотом просьб к двуликому Янусу богу порогов, входов и выходов, хранителю домашнего покоя.

Отец и сыновья ступили на узкую, мощеную булыжником мостовую и здесь разошлись. Молодые люди присоединились к шеренгам всадников, которые шли в голове процессии, а отец, подождав, пока новый консул, окруженный ликторами, пройдет мимо, втиснулся в ряды сенаторов, следовавших за консулом.

Марция, негромко заклиная Януса Клузивия, охраняющего дверные запоры, отдавала приказания еще позевывающим слугам. Дом просыпался. Мужчины ушли, и она занялась своими повседневными делами. Где же девочки? Заливистый смех, доносящийся из маленькой гостиной, которую девочки называли своим владением; там они и сидели, две Юлии, весело уплетая тонкие ломтики хлеба, смазанные медом. Как прелестно они выглядели!

Каждая Юлия – так говорили все, не скрывая восхищения, – настоящее сокровище: поскольку есть у них все, чтобы осчастливить будущих мужей. Вот и эти не исключение – они верны семейной традиции.

Юлии старшей исполнилось восемнадцать лет. Высокая, всегда держащаяся с достоинством, свойственным истинным патрицианкам; она взирала на мир серьезным и невозмутимым взглядом широких серых глаз, гармонировавших с тускло-бронзовыми волосами, стянутыми на затылке в узел. Уравновешенная и умная девушка.

Юлия младшая – или Юлилла – была на полтора года младше сестры. Последний ребенок в семье, она казалась поначалу лишней, нежеланной, но когда немного подросла, то очаровала всю семью, начиная с мягкосердечной матери и кончая старшими братьями и сестрой. Она вся излучала медовый, теплый и нежный свет. Кожа, волосы, глаза – все, казалось, источало тонкий аромат свежего меда. Конечно, смеялась именно Юлилла. Она смеялась всегда, вечно пребывая в движении, ни на минуту ни на чем не сосредоточиваясь.

– Вы готовы, малышки? – заглянула к ним мать. Они сунули в рот остатки сладкого липкого хлеба, наскоро обмакнули пальцы в чашу с водой и, обтерев их, направились за матерью.

– Сегодня холодно, – с этими словами Марция взяла у слуг теплые шерстяные плащи и протянула дочерям.

Тяжелые, сковывающие движения плащи… Конечно, девушки были разочарованы, но знали, что протестовать бесполезно; они покорно дали себя укутать и стали похожи на бабочек в коконах, – лишь лица остались открытыми. Завернувшись в плащ и сама, Марция вывела на улицу свой маленький отряд из дочерей и слуг.