Колин Маккалоу - Битва за Рим

– Да что с тобой стряслось? – спросил Цинна, не веря своим ушам. – Как ты – ты! – можешь говорить такое? Гай Марий нам жизненно необходим! С ним победа нам обеспечена!

– Луций Цинна, это Марий не может проиграть! – крикнул Серторий. – Прямо говорю тебе: если ты позволишь Гаю Марию участвовать в этой борьбе, то горько пожалеешь. Не Луций Цинна одержит тогда победу и возглавит Рим, а Гай Марий! Мне хватило одного взгляда на него, а уж разговора с ним и подавно. Он стар, ожесточен, не в своем уме. Прошу, прикажи ему удалиться в его имение как частному лицу!

– Что ты имеешь виду, говоря, что он не в своем уме?

– То, что он сошел с ума.

– Мои информаторы сообщают из его лагеря иное, Квинт Серторий. По их словам, он собран, как всегда, и организованно наступает на Остию, держа в голове здравый план. Почему ты говоришь, что он не в своем уме? Его речь невнятна? Или, может, слишком напыщенна? Или он городит чушь? Мои люди не так близки с ним, как ты, но они тоже заметили бы признаки безумия, – сказал Цинна с нескрываемым недоверием.

– Нет, его речи внятные и не напыщенные, и чушью их не назовешь. Он по-прежнему умеет командовать армией. Но я знал Гая Мария, когда мне было еще семнадцать лет, и я говорю тебе со всей откровенностью, что это уже не тот, не прежний Гай Марий. Он стар и озлоблен. Он пропитан жаждой мести. Он одержим предсказанным ему величием. Ему нельзя доверять, Луций Цинна! Он непременно отнимет у тебя Рим ради собственных целей. – Серторий перевел дух и продолжил: – О том же тебе пишет Марий-младший: не давай его отцу никакой власти, Луций Цинна! Гай Марий безумен.

– Думаю, оба вы преувеличиваете, – сказал Цинна.

– Я не преувеличиваю, Марий-младший тоже.

Покачав головой, Цинна придвинул к себе лист бумаги:

– Слушай, Квинт Серторий. Мне нужен Гай Марий! Если он так стар и настолько не в своем уме, как ты утверждаешь, то разве может он представлять опасность для меня – или для Рима? Я возложу на него проконсульский империй – сенат утвердит его потом – и буду использовать как свое прикрытие с запада.

– Ты пожалеешь об этом!

– Вздор! – отмахнулся Цинна и начал писать.

Серторий посмотрел на его склоненную голову, бессильно сжал кулаки и выбежал вон.

Заручившись обещанием Мария заняться Остией, а потом выйти к Тибру со стороны Ватиканского поля, Цинна разделил собственные силы на три части, по десять тысяч человек в каждой, и выступил из Лабиков.

Первым отрядом, имевшим приказ занять Ватиканское поле, командовал Гней Папирий Карбон, двоюродный брат народного трибуна Карбона Арвины, победителя Лукании; вторым, которому предстояло занять Марсово поле (единственным в армии Цинны на городском берегу реки), – Квинт Серторий; третий же возглавил сам Цинна, поведший людей вниз по северному склону Яникула. Марий должен был, подойдя, занять южный склон этого же холма.

Но появилось препятствие. Средний уровень Яникула и вершина холма были защищены, и Гнею Октавию хватило здравомыслия собрать в городе добровольцев и составить из них гарнизон крепости на Яникуле. Так, между армией Цинны, перешедшей через реку по Мульвиеву мосту, и силами Мария, которые должны были подойти из Остии, встала эта грозная твердыня, обороняемая несколькими тысячами человек и отлично укрепленная со времен германской угрозы.

Как будто этого несокрушимого гарнизона на другом берегу Тибра было мало, подошел вдруг Помпей Страбон со своими четырьмя пиценскими легионами и занял позиции прямо за Коллинскими воротами. Помимо легиона из-под Нолы, перешедшего к Серторию, армия Помпея Страбона была единственной обученной по всем правилам и потому представляла собой главную силу. Лишь холм Пинций с его садами и огородами отделял Помпея Страбона от Сертория.

Шестнадцать дней сидел Цинна за рвами и частоколами трех разных лагерей, дожидаясь нападения Помпея Страбона; ему казалось очевидным, что оно произойдет до подхода Гая Мария. Квинт Серторий, на которого должен был прийтись первый удар, тщательно окопался на Марсовом поле. Но никто не двигался, ничего не происходило.

Марий тем временем не встречал сопротивления. Готовясь радостно, с распростертыми объятиями встретить своего героя, ворота распахнула Остия, лишь только вдали появилась армия Мария. Но герой проявил безразличие и даже жестокость, позволив своей армии, состоявшей по большей части из рабов и отпущенников – это обстоятельство было среди тех, что больше всего насторожили Сертория, когда тот явился к своему старому полководцу, – безжалостно разграбить город. Марий словно ослеп и оглох, он не предпринял ни единой попытки положить конец бесчинствам и зверствам своего разношерстного воинства; все внимание и энергию он употребил на перегораживание устья Тибра, чтобы не пропустить на реку баржи с зерном для Рима. Даже готовясь выступить по Кампанской дороге на Рим, он не пошевелил и пальцем, чтобы облегчить страдания Остии.