Юрис Леон - Суд королевской скамьи

— Да. Летом 1943 года ко мне обратился чех Эгон Соботник. Он был членом подпольного движения и попросил моей помощи — требовалось подделывать свидетельства о смерти, красть лекарства и так далее. Я, конечно, согласился. Официальной обязанностью

Соботника было вести истории болезни после операций, так что я был в курсе экспериментов в пятом бараке. Мы тайно вели записи о том, что делалось в пятом бараке, и по отрывкам, по кускам, переправляли их за пределы лагеря.

— Вы были в пятом бараке. Вы сами?

— Только когда меня там оперировали. Кельно обратил внимание на мою деятельность, и я попал в третий барак, где содержался подопытный материал для экспериментов. Поначалу мне пришлось ухаживать, за шестью голландскими юношами, яички которых подвергались продолжительному облучению рентгеновскими лучами. Этот эксперимент был частью программы по стерилизации всех евреев. Вы писали об этом. Мы находились на втором этаже барака, а женщины внизу. Облучению подвергались и молодые женщины.

Вечером десятого ноября 1943 года, — голос ван Дамма дрогнул, — нас, четырнадцать человек, перевели из третьего барака в пятый. Восемь мужчин и шерсть женщин. Первым пришлось пойти мне. И видите ли, мистер Кэди, вот так я стал евнухом. Адам Кельно удалил оба моих яичка.

Эйб с трудом удержал приступ тошноты. Стремительно поднявшись, он повернулся спиной к присутствующим. Ван Дамм поднял бокал с коньяком, прищурившись, посмотрел его на свет и стал пить маленькими глотками.

— Вы были здоровы, когда он вас оперировал? спросил Александер.

— Да.

— Был ли в операционной доктор Марк Тесслар?

— Я пошел первым, и тогда Тесслара там не было. Потом я узнал, что поднялась такая буря криков и волнений, что его вызвали успокоить жертвы. Тесслар потом выхаживал их. И без его помощи, думаю, я бы не выжил. Женщина-врач, Мария Вискова, заботилась о девушках внизу барака. И кроме того, была еще врач-француженка, которая показывалась лишь время от времени, навещая женщин.

— Мы связались с ними обеими, — сказал Александер.

Ровным голосом ван Дамм изложил завершение истории. После освобождения он вернулся в Голландию только для того, чтобы узнать о гибели всей своей семьи.

Он отправился в Париж, надеясь получить там медицинскую помощь, и встретился с врачом, практически спасшим его. На первых порах он хотел стать раввином, но изменение его внешнего облика сделало это невозможным.

Менно Донкер был в таком отчаянии, что оно могло привести к сумасшествию. Он решил в качестве лекарства прибегнуть к своей скрипке. С помощью преданного врача, который неизменно помогал ему, он прошел курс инъекций гормонов, которые помогли ему хоть в какой-то мере обрести мужской облик: у него появилась редкая растительность на лице и голос сохранил мужской тембр. Поскольку рядом с ним постоянно был врач, Менно мог посвятить себя игре на скрипке. Горечь и печаль, которыми было отмечено его исполнение, брали свое начало в глубинах постигшей его трагедии. Прошло короткое время, и он стал восприниматься публикой как гений. Казалось просто чудом, что евнух может обладать такой глубиной и силой страсти, которые превращали его в великого виртуоза.

После войны от встретил девушку, родители которой принадлежали к известной в Голландии еврейской семье, придерживавшейся ортодоксальных взглядов. Они прониклись друг к другу такой любовью, какой, пожалуй, в наши дни уже не встретишь. Долгое время Менно удавалось скрывать свою тайну, но наконец настал тот ужасный момент, когда он был вынужден поведать ее своей возлюбленной.

Но ничего не изменилось. Несмотря ни на что, она осталась верна ему. Испытывая отчаянные угрызения совести, Менно пошел к ее родителям, и они, религиозные евреи, согласились оставить в тайне брачный контракт, зная, что союз этот никогда не будет иметь физического воплощения.

Надо сказать, что трудно было представить себе более любящую и преданную друг другу пару, чем ван Даммы. Дважды за последние семь лет они уезжали на год, и каждый раз возвращались с приемным ребенком. И все окружающие и сами дети не сомневались, что ван Даммы в самом деле были их родителями.

Александер и Эдельман, не таясь, плакали, когда ван Дамм завершил свою историю. Абрахам Кэди, который вспомнил, что в свое время был журналистом, сидел с каменным лицом.

— И когда началась ваша концертная карьера, вы сменили свое имя на ван Дамм?

— Да. Это фамилия моей семьи.