Юрис Леон - Суд королевской скамьи

Выходя из комнаты, Шейла Лем закрыла за собой двери.

— Мы долго совещались между собой, — сказал Александер. — Немыслимо приносить извинение Адаму Кельно на открытом суде. В данной ситуации оно было бы воспринято как извинение перед нацистами за то, что они уничтожали нас в концлагерях.

— Но меня серьезно беспокоит это дело, — сказал Эйб. — Имеющиеся у нас шансы невелики. — Он привел мрачные предостережения Левина и его мнение о том, что может ждать Шоукросса.

— К сожалению, мистер Кэди, вы стали международным символом для евреев, а также для неевреев. Человек, написавший «Холокауст», берет на себя ответственность, которую он ни с кем не может, разделить.

— Я могу рассчитывать на какую-то поддержку? Александер пожал плечами.

— Может, да, а может, и нет.

— Я не могу позволить себе больших расходов.

— Как и мы, — сказал Александер. — Но когда мы займемся этим делом, я не сомневаюсь, что вы получите поддержку.

— А если решение будет вынесено не в нашу пользу?

— Тогда нас ждет банкротство.

— Я слишком часто слышу это слово. Я думаю, что вы требуете слишком много. В глубине души я и сам не уверен, что Кельно в самом деле виновен.

— А если я смогу убедить вас в виновности Кельно?

Эйб несколько растерялся. Что бы там ни было, но он все же надеялся как-то выскользнуть из петли, не теряя чувства собственного достоинства. Но если ему будут представлены неопровержимые доказательства, у него уже не будет пути назад. Леди Уайдмен и Александер — оба испытующе смотрели на него. Неужели этот человек в самом деле написал «Холокауст»? И неужели все его мужество — только мужество на бумаге?

— Полагаю, — сказал Эйб, — что любой может быть героем, пока это ему ничем не грозит. Я бы предпочел ознакомиться с тем, что у вас есть.

Александер нажал кнопку, вызывая Шейлу Лем.

— Мы с мистером Кэди вылетаем в Париж. Закажите нам билеты на шестичасовой рейс и два номера в «Морисе». Позвоните в Париж Эдельману, сообщите ему время нашего прибытия, а также попросите его связаться с Питером ван Даммом — пусть Эдельман ему скажет, что вечером мы у него будем.

— Да, сэр.

— Питер ван Дамм, — прошептал Эйб.

— Совершенно верно, — ответил Александер. Питер ван Дамм.

Питер ван Дамм тепло приветствовал их в холле своей роскошной квартиры на бульваре Мориса Барреса. Вместе с Кэди и Александером приехал и Самуэль Эдельман, представитель во Франции Международного форума еврейских организаций.

— Считаю встречу с вами честью для себя, сказал Эйб, пожимая руку всемирно известного скрипача.

— Нет, она делает честь мне, — ответил ван Дамм.

Горничная взяла их пальто и шляпы.

— Моя жена и дети уехали за город. Прошу вас, прошу.

Огромный кабинет был увешан фотографиями президентов и королей в обществе человека, которого многие считали величайшим скрипачом мира. Старинное французское пианино орехового дерева «Плейель» было завалено грудами нот, и рядом с ним стоял пюпитр. С детской гордостью ван Дамм показал гостям пару скрипок Амати.

Обеспечив себя коньяком и виски, они расположились на диване и стульях в алькове, окна которого выходили на бульвар де Булонь.

— Ле хаим, — сказал ван Дамм.

— Ле хаим, — ответили все.

Ван Дамм поставил свой бокал.

— Предполагаю, что должен начать с того времени, когда началась война. Мне было двадцать четыре года; я был женат, у меня был сын, и я играл первую скрипку в Гаагском симфоническом оркестре. Тогда меня звали Менно Донкер. Вы знаете историю о том, как нам пришлось скрываться. Повальные обыски немцы начали летом сорок второго года, а зимой и весной сорок третьего состоялись массовые депортации.

Ван Дамм помолчал, пересиливая боль от нахлынувших воспоминаний.

— Меня депортировали зимой 1942 года в неотапливаемом вагоне для скота. В пути мой ребенок погиб от холода, а моя жена после селекции, которая состоялась, когда мы прибыли в Ядвигу, была отправлена в газовую камеру.

Эйб закусил губу и сжал челюсти, стараясь удержать подступающие слезы. Сколько бы раз он ни слушал такие истории, они потрясали его до глубины души.

— В своем романе вы так точно рассказали обо всех нас, — продолжил ван Дамм. — Я был послан на работу в медицинский блок. Адам Кельно был старшим среди заключенных-медиков, а меня можно было считать санитаром или подручным при нем. Я вел записи, заказывал лекарства, мыл полы и тому подобное.

— То есть вы изо дня в день поддерживали с Кельно какие-то отношения?