Наоми Френкель - Дети

– Помни, Дики, – шепчет Ганс, приблизив к нему лицо. – Может, память обо мне, сохранит твою душу среди них.

Часы на стене бьют двенадцать.

Впервые за время пребывания в этой комнате звон часов доходит до ушей Ганса, и кажется ему, что во всем мире, вдруг загремел колокол тревоги.

– Полночь, – говорит Иоахим. До сих пор он не вмешивался в их разговор. – Давайте выпьем в честь Нового года.

Ганс отводит руку Дики и торопится к выходу.

– Куда ты пойдешь ночью в этом лесу? – пытается Иоахим его остановить. – Мы не враги. Оставайся с нами хотя бы до утра.

– Спасибо. Я должен уйти. Найду дорогу до ближайшего села. Чемодана вы сможете завтра мне послать на вокзал. Я желаю вам хорошего года. От всего сердца – с Новым годом.

И он нажимает на ручку дверей, еще успев услышать смех Дики за спиной, говорящего Иоахиму, – теперь время слушать музыку Бетховена.

Ганс стоит на снегу. Недалеко от него, у ворот, сторож позванивает связкой ключей, только и ожидая с нетерпением – выпустить его отсюда. Ржаво скрипя,захлопываются железные ворота.

– Он приходит! Он приходит! Полночь, и он приходит. Вместе с Новым годом!

– Не ори, Иоанна! Это не призрак! Это человек! Ты что, не видишь, что это просто человек! Это, верно, один из ученых.

– Не прикасайся ко мне так сильно. Я не терплю этого. – И она упирается горящими глазами в человека.

Человек с трудом идет по снегу. Совсем не витает, как призрак. Оглядывается, как будто что-то ищет. Иоанна до того погружена в свое воображение, что не замечает: человек в снегу – среднего роста, а не высокий, как Оттокар. Для нее это все же он, и он рвется между кустов, Саул – за ней. Удивленно поднимает Ганс глаза на парня и девушку, вставших на его пути. Оба тяжело дышат, и вовсе не похожи на призраков.

– Вы кого-то ищете здесь, господин? – первым из трех приходит в себя паренек, – быть может, вы заблудились, и мы сможем вам помочь?

– Быть может, укажете мне на какое-то ближайшее место для ночлега?

– Конечно. Идемте с нами. Мы проживаем недалеко отсюда.

Девушка молчит, хотя она тоже пришла в себя. Ей стало ясно, что это не Оттокар! Когда Иоанна приходит в себя, всегда ее охватывает черная меланхолия. Она смотрит подозрительным взглядом на ворота, откуда вышел человек.

– Но мы – евреи, – выражает она свое негодование решительным образом.

– Я тоже – еврей, – и лица девушки и парня светлеют.

– Так, пошли.

Они идут, изредка перебрасываясь словами. Когда раздается лай собаки Габриеля Штерна, которого Нахман взял под свою опеку, Ганс все уже о них знает.

– Вы сможете переночевать в помещении нашего подразделения, – предлагает ему Иоанна, – только вчера мы застелили пол свежей соломой. Эту ночь еще будет мягко спать на ней. Это Нахман, – успокаивает она гостя, думая, что он испугался собаки.

– Наконец-то, появились, – говорит Нахман, – я уже пошел вас искать... – и замолкает, видя чужого человека, которого ведут Иоанна и Саул, словно взяли его в плен в лесу.

– Мы встретили его у озера ученых, – объясняет Саул.

– Он – еврей! – говорит Иоанна, видя ставшее холодным выражение лица Нахмана. Человек вкратце объясняет ему свое появление в лесу.

– Ты видишь, – шумно реагирует Иоанна, – ты видишь, я была права. Сказала, что в эту ночь что-то должно произойти, и вот, произошло.

Саул выходит из себя. Она переходит все границы. А он тянется за ней. Когда Ганс и Нахман опережают их, он бросает ей с горечью:

– Что случилось? Скажи мне, что произошло? Ты встретила человека в лесу. Обычного человека.

– Неправда. Это не простой человек. Я это знаю. Сердце мне подсказывает.

– То, что ты всегда говоришь!

– Это так, точно так. Однажды в течение двух месяцев было у меня чувство, что кто-то собирается прислать мне посылку. Даже не знала, что это может быть, но ожидала каждый день почтальона, и все надо мной ужасно смеялись. И вот, в один из дней, посылка пришла. Хотя пришла она всего лишь от тети Регины, и в ней – три шелковых платка с вышитым моим именем. И хотя я была ужасно разочарована, и все время спрашивала себя, что вдруг тетя Регина, и эти платки в середине года, ведь обычно она посылает нам такие вещи ко дню рождения. Это не давало мне покоя, пока не выяснил мой брат Гейнц, что меня назвали по имени дальней родственницы – Ханы. Она была дочерью крещеных силой евреев, и вышла замуж за дядю Натана. Благодаря ей мы все остались евреями. В Германии ей дали имя – Иоанна Леви. И вдруг я все увидела перед собой – тетя Регина посетили большой зал в нашем семейном дворце, там висят портреты всех матерей и отцов нашей семьи. Тетя Регина носит на груди христианский крест и считает себя христианкой. И тут вдруг увидела глядящие с портрета на нее с укоризной глаза дочери крещеных евреев. И тут напали на нее угрызения совести, и чтобы успокоить себя, вышила мое имя на этих платках.