Илья Френкель - Причал

Кто проснулся раньше —
Утро или ты?
Все впадинки вчерашние
Светом налиты.

Спросонья птица звякнула, —
Слыхать, невелика.
Электричка вякнула
Из тьмы, издалека.

Ручьенок всхлипнул робко,
Слабей, чем всплеск весла, —
Это, выбив пробку,
Полилась весна.

И вот уж солнце дразнит,
Прикрыто пеленой.
Потягаться разве
С медлительной весной?

Яне спешу, не тороплюсь —
Я просто еду.
Передвижение мой плюс:
Трублю победу.
Бьют над парадом майских рощ
Литавры грома.
Темнеет день. Да хлынет дождь!
Меня нет дома.
А поезд мчится на восток —
К моей Сибири.
Как пах́нул дым, шипел свисток,
Уж мы забыли.
И как восход зарей моргал
Сквозь занавески…
Все ближе мой исток — Курган —
В весеннем блеске.

И дружбе и вражде — прости,
Прощай — соседству.
Меня нет дома — я в пути
Навстречу детству.

Возвращение. Обратно,
В мой Курган, я взял билет, —
Ко всему, что так приятно
В странном мире детских лет;
В поле чувств, не погребенных
Трезвым плугом бытия.

Иль к тому, чем жил ребенок,
Равнодушен нынче я?
Неужели я не воин,
А ничтожных нужд пастух?
Как бывало перед боем,
Воспари мой гордый дух!
Выходи из окруженья.
Выходи на вольный свет.
Вдохновенье и движенье —
Только тем и жив поэт.
Достаю двухверстку-карту, —
Что положено, при нас, —
Ворон памяти, не каркай.
Отдаю себе приказ;
Где ползком, где перебежкой, —
Там прилег, а тут и в рост,
Но не медли. Но не мешкай.
Брод ищи, коль взорван мост…
Из котла потерь и бедствий,
Чистый мыслью и душой, —
Марш вперед!
Навстречу детству,
Пусть ты взрослый, пусть большой.

Черемуха, черемушка — медовая волна.
Уральская сторонушка, родная сторона.
Цветет на улицах ранет, веселый майский цвет:
Увидеть мой Курган в цвету мечтал я много лет.
И вот Курган вокруг цветет, я горд, что в нем рожден.
И, словно благовест, плывет над ним пчелиный звон…

Мое в природе появленье —
Почти такое, как у всех.
Пишу о том стихотворенье,
Как будто искупаю грех.

В семье отнюдь не генеральской
Я родился-произошел,
В Кургане, за грядой уральской,
На берегу реки Тобол.

Как очень многие дитяти,
Я родился совсем некстати:
Отцу и матери моей
Не надо бы иметь детей.

Самодержавный строй России
Загнал в Сибирь отца и мать —
Их, надо думать, не спросили,
Где б им хотелось проживать.

Не страшно, а скорее странно,
Что помню столь далекий миг.
Знакомый, хоть и первозданный,
Тобольский берег, пыльный вихрь.

Я видел чуть не под ногами
Громадный белый пароход,
Братишку на руках у мамы
И мамин крепкий сжатый рот.

И стан ее девичье тонкий,
И пароходную трубу,
И платья ткань в моей ручонке,
И собственную худобу,
И у трубы у пароходной
Усы и бороду отца,
И ветер жаркий, и холодный,
И рядом с папой — без лица,
С большим ружьем солдат безмолвный,
Как будто вовсе неживой,
А все вокруг живет: и волны,
И пыль летит над головой.

Вдруг пар стрельнул, и эхо взвыло
И покатилось по реке,
И я забыл, что дальше было,
Лишь платье мамино застыло
В сиротской худенькой руке…

Однажды смерть за мной придет
Нагнется над страдальцем.
А может, издали проткнет
Своим чугунным пальцем.
Я не взмолюсь, не возропщу —
Ведь это не поможет, —
Я просто
Смерти возмещу
За каждый день, что прожит.
Я уплачу за все, что взял
(А взял я очень много!),
За все, что можно,
Что нельзя,
За все пусть взыщет строго.
Во-первых, за мои стихи —
Там смерти доставалось.
Была там пропасть чепухи,
Но и веселья малость.
И во-вторых, за все пути,
Исхоженные мною:
Когда б не смерть,
Я мог нести
И тяжесть за спиною.
И нес. И если тот мешок
Не так давил на плечи,
И грудь не резал ремешок,
И шел я многих легче, —
То это значит: смерть моя
Ко мне благоволила,
Иначе б втрое на меня
Старуха навалила…
Пошел я правильным путем
И о расплате помнил,
И смерть мою
Мужским чутьем,
Как женщину, я понял.