Илья Френкель - Причал

От негладкого ствола,
От колючих лапок
Будто елка разлила
Детства милый запах.

Аты сменил бы чарку
На пару лыж,
Чтобы скользнуть по парку,
Уткнуться в тишь.

Вне телефонной трели,
Вне суеты
Ты видишь высшей цели
Штрихи, черты.

Она еще в наброске,
Еще вчерне,
Как ели и березки
В твоем окне.

Все так свежо и плотно —
Что верх, что низ.
Сквозь снежные полотна
Пройди, прорвись.

Да как не стать поэтом,
Когда всю ширь
Оранжевым жилетом
Затмил снегирь?

Весь мир был пасмурен и светел,
Как будто наступил апрель.
Дохнул коварный южный ветер,
И потекла с ветвей капель.
На красноватых прутьях ивы,
Забыв о снежном серебре,
Теплолюбивы и наивны,
Раскрылись почки в декабре.

Самонадеянные дети,
Зачем спешите и куда, —
Минуют оттепели эти
И возвратятся холода.
Полунагих, без оболочки,
Вас обожжет морозный дух, —
Застынут нежные комочки,
Навек оцепенеют почки,
Роняя мертвый вербный пух…

Нам нравятся странные странности:
Весь мир не по-нашему сшит.
Природа в ее первозданности
Без умысла злого страшит.

Пугает своими пространствами, —
Мы скоростью боремся с ней,
А пешие дальние странствия,
По-нашему, — не для людей.

И все, что болотисто-илисто,
Повсюду пора иссушить,
И выпрямить все, что извилисто:
Прямое не так уж страшит;

Лесам с комарами и чарами
Асфальт городов предпочесть, —
Леса отвечают пожарами,
Рычит беспощадная месть.

Наверно, природе не нравится,
Что мы — ее малая часть,
Пытаемся с матерью справиться,
Что спорим за право, за власть.

Дурные! Она ведь заботится
О нас, о слепой детворе:
И морем о берег колотится,
И песней звенит в комаре…

За правдолюбом-январем
С его морозной прямотой
И лаконичным словарем,
Подкрашенный и завитой,
Подкрадывается февраль,
Известный ловелас и враль.
Придет на двадцать восемь дней —
А в январе тридцать один! —
То он лакей, то господин:
То позовет на лыжах бечь,
А то блины прикажет печь…

Двадцатый век пошел к концу
Машинным маршем робота:
Ракетный взрыв ему к лицу
Без колеса и провода,
Без коренных, без пристяжных,
Без окосевших, без блажных
Бородачей, выдумщиков —
Декоративных ямщиков…

А мне бы мчаться в феврале
На тройке, а не в шевроле!

Стояла стужа. Нынче дует
Еще и как! Сдурел Стрибог:
Его трезубец иль скребок
Рябит пруды, людей мордует,
А солнце, ядерный клубок,
То в почках лиственниц колдует,
То сунет луч скворцу в чертог
И птичьим горлом забунтует,
То в нашем градуснике ртуть
Успеет кверху протолкнуть.

А я, стеною и стеклом
От непогоды огражденный,
Простудою заторможенный,
В шестое чувство погруженный,
Изнеможенный, вновь рожденный,
Гляжу, вконец обвороженный,
На мир, обрамленный окном.
Гляжу и вижу: в мире том
Как холод борется с теплом
И отступает, пораженный,
Устало продолжая дуть,
Соображая: «В чем же суть?»

Продрогнув на ночном морозе,
Кричат спросонья воронята:
Один устроился в березе,
Забыв, что виден, вероятно.
Другой вписался черной кляксой
В телеантенну, будто в крест,
И адресует хриплый кряк свой
Всем воронятам здешних мест.
Расплывчатое солнце виснет
Над шифером и вохрой крыш.
И лишь нарочно тормоз визгнет,
Чтобы опять вернулась тишь.
Я тоже что-то понимаю
В делах и замыслах весны —
Ее пути от марта к маю
Исповедимы и ясны.
И вот стою с большой лопатой
По грудь в окопе снеговом,
Простоволосый, конопатый,
И утираюсь рукавом.

Жизнь моя — дорога. Жизнь — моя дорога.
На востоке — Берег Золотого Рога,
Тундра Самотлора с севера нависла,
Запад — это Тисса; чуть правее — Висла.
Юг отгородился крутизной кавказской…
Страны света — каждая со своей окраской.
Со своим набором рек, лесов и тварей,
Со своим началом в глубине времен…
С детства очарованный картой полушарий,
Я пока освоил крохотный район.
Кто же мне в попутчики дал дожди и вьюгу?
Или бог поэзии осудил меня?
Повернул затылком к пламенному югу,
И несусь я к северу, все и всех кляня.
Капли состраданья нет у злого бога,
Хоть кричу, как маленький: «Я не буду, бог…»
Только вновь на север мчит меня дорога.
А быть может, просто нет других дорог.
И дрожу я синей стрелочкой магнитной,
И всегда на север сносит острие,
И звенит обидой, жалобной молитвой
Жаждой солнца полное желание мое.