Илья Френкель - Причал

Теперь солдат не ходит в плащ-палатке,
Но даже в длиннополом пиджаке
Не изменил он фронтовой повадке
И остается краток в языке.

Люблю его невоинское платье
Без орденов, колодок и погон,
Не расточая зря рукопожатия,
Ладонь к виску прикладывает он.

В делах не суетлив, а скупо точен,
Уйдет в себя — ничем не отвлечешь:
Он по-иному стал сосредоточен,
Остер и тверд, как закаленный нож.

И следу нет зазнайства и бахвальства,
И петушиного задора тоже нет.
Явился юмор вместо зубоскальства —
Дурного свойства довоенных лет.

Не думайте, что ом отвык от шуток,
Остыл к веселью, разлюбил друзей,
Кто более, чем он, умен и чуток?
Кто держится достойней и трезвей?

И даже там, где родился и вырос —
В отеческом приветливом дому, —
С его приходом что-то появилось
Не ясное доселе никому.

Мне по душе небыстрая походка,
Подтянутый и ловкий поворот,
И волевая твердость подбородка,
Серьезный взгляд и молчаливый рот.

Таков он — не загадка и не тайна —
Советский современный гражданин:
Таких встречал я в шахте, у комбайна
И за рулями грузовых машин.

И на степном гиганте-самоходе,
И в штреке ленинградского метро,
На стройке, на уборке, на охоте,
На многих заседаньях партбюро…

Спят садочки, холмы и равнины,
Блещет месяц речною волной.
И бежит по степям Украины
Мрак ночной, словно конь вороной.

Лишь не спят корпуса заводские
Да в войсках часовые не спят.
Затихает красавец наш Киев,
Лишь бульвары листвой шелестят.

То не ветер гуляет днепровский,
Не волны черноморской прибой —
Вышел снова
Григорий Петровский
На простор Украины родной.

По старинной рабочей привычке
Он внимательно смотрит вокруг
На бегущие в ночь электрички,
На большие дела наших рук.

Пьют росу беспредельные нивы,
Дышат свежестью ночи сады,
И прохожий вдыхает счастливо
Милый запах днепровской воды,

На востоке заря рассветает,
Убегает полночная тень,
И туман над полянами тает —
Просыпается радостный день:

В городах гомонят перекрестки,
Запевает моторами труд,
И сливается с жизнью Петровский, —
Не исчез он, а с нами, а тут…

Больше белых, чем черных, волос у меня,
Я, пожалуй, с полвека отцом называюсь
И все время тружусь, то и дело сражаюсь:
Мне с избытком хватает воды и огня.
Не поверю, что счастье — родиться в сорочке,
А покой, это — с ложечки кормят тебя.
То пером, то огнем я пишу свои строчки,
Находя и теряя, губя и любя.

Стекло дрожит от мощной переклички:
Горланят, на ночь глядя, электрички.
Все глуше и далече дальний стук.
Я сам — один. Приятней нет разлук.

С какой-то сладостной натугой
Ползет с пера на лист неспешная строфа:
Как будто бы мотив рождается упругий
И не кончается на верхнем фа.

Его опять гудок перебивает
И глохнет, чтоб дорогу уступить,
А то, что боль из сердца убывает, —
Ни за какие деньги не купить.

Шел, поскрипывая снегом,
Человек, подобный мне:
Он, как я, долгонько не был
С тишиной наедине.

Дунул ветер. Снова дунул.
Он вовсю задул. И вот
Человек, как я, подумал:
Реактивный самолет…

Застучал, зачем-то влезший
На сосну, телеграфист.
Точно поезд, старый леший
Испустил истошный свист.

И носы кикимор местных
Наблюдая сквозь очки,
Путник думал: «Интересно!
Очень милые сучки».

Все, что слышал, все, что видел,
Дятел пишет на коре:
Поглядел — и сразу выбил
Строчку точек и тире.

Лично сам я долго не был
С тишиной наедине:
Я стучал бы рядом с небом
По высокой той сосне,
А внизу скрипел бы снегом
Человек, подобный мне.

На исходе декабря
Зимний день недолог.
Ребятишки ждут не зря
Новогодних елок.

Пусть в тепле среди людей
Елочка оттает,
Не беда, коли на ней
Свечек не хватает.