Илья Френкель - Причал

Выступали там три краснофлотца.
Выступает один и клянется:
— Пусть волна черноморская знает,
Балаклавская чайка услышит
Моряка нерушимое слово.
Краснофлотец, он честь не роняет:
Он воюет, покудова дышит,
Мстит за друга свово дорогого…—
И второй поднимается следом:
— Говорю перед всем белым светом,
Что своей, этой самой рукою
Я фашизм навсегда успокою.
Пусть товарищ Артем это знает,
Пусть он рану свою заживляет…—
Третий друг на язык был не боек,
А сказал хлеще первых обоих:
— Мне бы только дойти до Берлину,
Я, мол, душу из Гитлера выну!..—
Ну, конечно, об этой беседе
Прописали во флотской газете.
А волна, говорить мастерица,
Обо всем рассказала сестрицам,
Да и чайка на всю Балаклаву
Раззвонила Артемову славу.
И братва, что с Артемом дружила,
Про товарища песню сложила
На старинный мотив черноморский
И на новый манер комсомольский:

«Матрос-черноморец, широкая кость,
В донецкой степи воевал,
И немец узнал краснофлотскую злость
И черною смертью прозвал.
С тех пор как закрылся знакомый маяк
Суровой донецкой грядой,
Никто не слыхал, как смеется моряк,
И молча кидался он в бой.
Он писем домой не писал никогда,
Как будто забыл о былом, —
Во сне ему снилась морская вода
И чайка махала крылом…»

Вот и выстоял
Советский
Сталинград, в конце концов:
Костью выстелил немецкой
Степь меж Волгой и Донцом.
Что касаемо суши —
Били немца катюши,
С неба действовали ИЛы —
Не давали рыть могилы.
А с Азовского и Черного морей
Фрица выжили еще того скорей…
Растянул свою трехрядку
Бородатый музыкант
На днепровском берегу, —
Далеко зашел десант.
И давай, назло врагу,
Отчеканивать вприсядку
Морячок третьева взвода,
Что тому назад полгода
Выступал хоть и не пышно, —
Что ж такого?
Зато коротко, и слышно,
И толково:
— Мол, дойти бы мне только до Берлину,
Я всю душу из Гитлера выну…—
А пока
Ноги ловко отбивают гопака.
Он еще разок притопнул,
Ползунком прошел в кругу
Да ладошкой в землю хлопнул:
Дескать, вишь, как я могу.
Бескозырочкой утерся и — шабаш.
— Бумажки дашь?..—
Оторвал клочок газеты,
Да размял, да свернул,
Еще глазом подмигнул,
И со всех сторон кисеты
Потянулись с табаком:
— Мастер топать каблуком!
— Молодец плясать Иван!
— Что ж ты хочешь? Ветеран!..—
А Иван сказал лениво:
— Это, хлопцы, что за диво?
Вот Артема бы сюда,
Это — да…
— Что, силен?
— Ох, силен!
Скажем прямо —
Чемпиён!
Впереди всего десанта…
Да спроси у музыканта…
— Вы, товарищи, о чем?
Об Артеме, наверно?
— О нем.
Расскажи нам, какой он, Артем.
Где он есть?..
— Да уж где-нибудь есть.
Дайте срок…
— Будет здесь?
— А то где ж?
Хоть на части его режь,
А не должен пропасть…
Надо думать, подлечился —
Догоняет нашу часть…
— Хорошо бы к нам включился!
— Ох, и зол на немца! Страсть…
— А пловец!
— А певец!.. — И, хоть в этой части мало
Оставалось стариков,
Про героя вспоминало
Племя новых моряков:
Говорили об Артеме
Даже чаще, чем о доме…

Не осталось у Артема
Никого. А ни-ни.
Батьки с маткой,
Сада с хаткой,
Ни жены,
Ни родни.
Это правда. В чем же дело?
Почему же то и дело
На Артема в штаб летело
То письмо,
То пакет,
То посылка,
То портрет?
Может, ветром с Черноморья
На долины и на взгорья
Занесло шум волны?
Может, в травы и дубравы
Долетел из Балаклавы
Местных чаек разговор?
Может, флотская газета
Раззвонила на пол света
Про героя-старшину?
Кто другой,
Он ли сам
Партизанил по лесам?
Чайка — птица. Что ж такое,
Птица может петь всерьез,
Если в гости звал героя
Приазовский рыбколхоз:
— Если звали, если ждут, —
Значит, скоро будет тут!
Нам, друзья, признаться честно,
Достоверно неизвестно —
Жив Артем или нет.
Если помер, отчего же
Говорят одно и то же:
Жив Артем! Всюду след.
Есть в Крыму,
На Украине,
В Бухаресте
И в Берлине.
Жив Артем! Всюду след,
А у смерти
Следу пет…
Жив, а где —
Сказать не можем,
Только скажем:
Всюду след!
Руку на сердце положим
И заявим, положив:
«Верят люди?
Значит, жив!»

Вот тут,
в староказачьей мирной хате,
На ум приходят дымные бои,
И фотографии на стенах кстати
Напоминают образы мои.

Зарубцевались их сквозные раны,
Смягчился вдвое командирский бас.
Теперь у них совсем иные планы,
Хоть прежний пыл и вовсе не погас.