Наоми Френкель - Дети

Несколько минут сидят они тихо, словно ждут, что нечто должно свершиться, и этого не избежать.

– Я окончательно решил, Иоахим, – говорит Дики, и голос его ясен и решителен. – Я остаюсь в Германии и принимаю гражданство.

Лицо Иоахима спокойно, словно он принимает обычное сообщение от родственника. Он лишь согласно кивает головой.

– Я очень заинтересовался твоей работой, – продолжает Дики, – и очень хотел бы участвовать в твоих планах.

– Не я решаю, кого здесь брать в коллектив ученых.

– Иоахим, ты хочешь сказать, что ученый, участвующий в проекте, должен быть верен вам не только, как ученый, но и по своему политическому мировоззрению?

Иоахим отрицательно качает головой, одна из его бровей недовольно поднимается, лицо хмурится. Дики, который усвоил стиль разговора своих мюнхенских друзей, прямой, без обиняков, атакующий, несдержанный, обращается таким образом к родственнику без всякого колебания, осторожности, хотя бы элементарного такта:

– Ты – член нацистской партии, Иоахим?

– Нет! – теперь он резко отмахивается и пожимает плечами, как бы отчуждаясь от чего-то. – Я не являюсь членом никакой партии. Никогда не был. И нет у меня никакого интереса к политике.

– Но они – нацисты.

– Не знаю. Наше общее дело – вовсе не политика. Никогда они от меня не требовали политических деклараций. Но, полагаю, что они видят в Гитлере и его партии единственную силу, которая способна спасти Германию от хаоса.

– И Гитлер возьмет власть в Германии?

– Да. В этом я уверен. Он будет властвовать. Они приведут его к власти. Армия – единственный сплоченный и сильный фактор в стране. Армия реализует свои планы.

– Но почему они полагаются на тебя, Иоахим?

– Потому что у меня вообще нет политического мировоззрения.

– То есть, они знают, что ты готов служить Гитлеру?

– Да, я готов служить режиму, потому что мне нет дела ни до какого режима.

Ганс в кресле – отделен, и отдален от них. Не хочет ни на йоту участвовать в их разговоре.

– Иоахим, пришло время поговорить в открытую. Ты полагаешь, что я не буду верен им из-за моей родословной, которая, конечно же, не приемлема ими?

– Твоя родословная? Нет. Если ты принесешь им пользу, их не будет интересовать твоя родословная.

– Итак, есть у меня намерение, и я в силах принести им пользу.

Иоахим не отвечает, рассматривает свои шершавые руки, размышляет. Неожиданно поднимает лоб, словно ощутил какую-то боль в глазах:

– Я вижу свой в том, чтобы предупредить тебя, Дики. Если нацисты придут к власти, а они придут, положение твое не будет таким, как мое. Я – человек свободный, и служу им по свободному выбору. Не понравится мне эта служба, я волен их оставить. Но, Дики, прежде, чем они примут тебя в свои ряды, они изучат твою подноготную до самых корней, всю твою родословную. Ничего от них скрыто не будет, а в их глазах ты – еврей. Абсолютный еврей. Никакие отрицания тебе не помогут. Этот факт они используют на всю катушку. Они будут держать тебя за горло. День за днем ты должен будешь им заново доказывать, насколько ты им верен. От тебя они потребуют действий, которых никогда не потребуют от меня. Ты вынужден будешь совершать для них все низменное и мерзкое. Ты будешь рабом их желаний, ты будешь прижат лицом к земле. Ты – мой родственник, Дики. Послушай моего совета. Уезжай отсюда! Уезжай немедленно!

Щеки Дики стали смертельно бледными.

– Твои слова меня пугают. Я – нацист, и я готов на все.

Ганс поднимается с кресла, слегка толкнув стол. Рюмки откликаются звоном.

– Успеха тебе, Дики. Счастливого тебе творческого года!

– Минутку! Ганс, минутку. Ты что собираешься делать?

– Идти своей дорогой, Дики.

– Как?! – волна страха в глазах Дики. Гансу хорошо знаком этот взгляд. Глаза Мюнхена: страх застлал их, когда Ганс собирался его оставить. И тогда Дики объял страх. – Почему ты собираешься уходить?

– Потому что я еврей, Дики.

– Впервые ты это произносишь в полный голос.

– Впервые я это чувствую всем сердцем.

– Что ты чувствуешь, Ганс?

– Что я сын преследуемого народа, Дики.

– И ты уже видишь меня среди твоих преследователей?

– Дороги наши расходятся, Дики, – говорит Ганс, намереваясь уйти. Дики сжимает его руку, не давая двинуться. Дики тяжело дышит, глаза излучают ненависть. Ганс пытается понять его. Ненависть направлена не на него. Корень ненависти в корне его души. Там, где Дики просто Дики, веселый и добрый парень. Ученый с большим потенциалом. И он уходит в опасное место, в темный мир страстей, и уже в нем живет отвращение. Ненависть в нем как защитная реакция. Эта ненависть самая худшая из всех форм ненависти.