Наоми Френкель - Дикий цветок

Губы Халеда дрожали, и Элимелех опустил голову, и в черных его глазах сверкнула темная искра.

Сидел я у входа в шалаш Элимелеха, и все время не давала мне покоя легенда Халеда. Внезапно я поднял голову, увидев Несифу, поднимающуюся на холм, чтобы набрать коноплю. Волокна ее крепки, чтобы из них плести веревки и тянуть нити для плетения – и Несифа вяжет из них различные вещи, отличная вязальщица эта маленькая женщина, которой лишь недавно исполнилось пятнадцать лет. Босые ее ноги беззвучно движутся по склону холма. Она словно бы плывет по тропе, и заросли расступаются перед ней, и черная ее чадра рождает мягкие волны в воздухе, и темный бархат одеяния облекает ее худую фигурку. Линия резко обводит ее узкий облик на фоне ослепительного света полдня. Она одна на холме в этот жаркий полдень, пустой, дремотный, лучшее время для кражи слив. Напиток из этих кислых плодов считается полезным против бесплодия. Более года замужем Несифа, а живот ее не округлился. До сих пор занята она была сбором конопли, из зерен которой выжимается масло, усиливающее огонь костра. Днем и ночью пылает огонь в шатре Несифы, чтобы отгонять комаров, приносящих лихорадку. Муж ее, Исмет, лежит у костра и трясется в лихорадке. Лицо его бледно, глаза закрыты, и зубы стучат от сильной дрожи, сотрясающей его тело. Это не обычная дрожь, а джин трясет его со стороны в сторону, и синие бусы звенят на влажной груди больного. Несифа сделала талисман своему мужу – завернула в кусок ткани несколько синих бус, несколько долек чеснока и немного острых приправ. Но запах болезни одолевает запах приправ, и черт поигрывает синими бусами, катает их по груди Исмета, ни на миг не оставляя его в покое. Когда Несифа ложится рядом с трясущимся мужем, черт обнимает и ее, и тело ее пылает. Пламя освещает ее маленькое лицо, когда она склоняется над огнем, чтобы покрыть лицо сажей, и красивую ее головку окутывает дым и копоть. В носу Несифы подрагивает золотое кольцо вместе с серьгами в ее ушах. Женщины в шатрах знают о ней нечто, ибо ее мать не могла сдержать язык. Девочка сидела на камне, раздвинув ноги перед матерью, которая должна была сделать ей обрезание клитора, как это делают бедуинкам, но вдруг вскочила, как овца, заблудившаяся в болоте, и мать поторопилась схватить дочь, и сделать ей эту операцию впопыхах. Только маленькая капля крови осталась на камне, и Несифе не было сделано нормальное обрезание, и чувство страсти в ней не притупилось.

Я видел, как маленькая Несифа исчезла в зарослях конопли на холме, словно сунула крепкие свои руки в горб злого царя. Из зарослей взлетела горная куропатка. Что ее испугало? И кто потревожил покой ворона, сидящего на кусте? Он хрипло закаркал и улетел. Дрожат кусты на вершине холма. Ветер ли это постанывает среди зарослей конопли? Или Афарит стонет голосами девственниц? Или беснуются черти в горбу царя-насильника именно в этот дремотный час дня?

Одинокий бедуин приблизился к холму по тропе, и осел, стоящий в тени, у подножья холма, встречает его долгим ревом. Бедуин хлопает его по шее, как хлопают по плечу друга, садится у его ног, в тени огромной раскидистой кроны дерева пуэнсианы, занесенного с Мадагаскара и привившегося здесь, в этой степи. Кого он ожидает и чего дожидается? Заката солнца, сумерек? Бедуин ни делает даже легкого движения, сидит как темная тень человека, свернувшись в своем халате, и только глаза выглядывают из складок ткани. И стебли конопли колышутся на вершине холма, даже в безветрие, и небо пылает, и солнце жжет, и земля вскипает, и гнус и мошка облачками пляшут в раскаленном воздухе. Слишком большое беспокойство в такой час в пустой степи.

Время проходит, а я все не сдвигаюсь с места, сижу в напряжении в жилище Элимелеха. Бедуин все еще сидит в тени дерева. Может, он так сидит уже много дней? Может, он один из жителей погребенного в холме города, и поставлен стражником на одной из троп, ведущих в тайное логово между кустами конопли? Может он из легенды, одной из тех, которыми полна степь?

Я тревожился за Элимелеха и все сидел у входа в шалаш. Я ощущал его присутствие, не видя его. День близился к закату, подул ветер перед наступлением сумерек, белые туманы поднялись над болотом, воды которого испарились до того, что почти обнажилось дно. Папоротники, растущие в темной болотной трясине, и тамариски на берегах болота – поворачивают свои верхи к холму. Туда же ветер гонит поднявшийся туман, который вносит дыхание жизни в дремавшие заросли. Вдали, на горизонте, возникли первые тени ночи. Табун коней скачет по степи, оглашая ее галопом, становится легче дышать. Шейх Халед несется верхом вдоль болота, и за ним бежит белая лошадка, предназначенная Элимелеху. Розинка, белая лошадь кибуца, уже стара и не может соревноваться в скачке с конями шейха и друга его Элимелеха. Халед добирается до конопляного холма, и осел Несифы, раздувая ноздри, встречает его ревом. Эхо этого рева возвращается от ребра скалы и докатывается до шейха и его коней. Бедуин под пуэнсианой открывает глаза и смотрит на шейха, властителя степи. Вес широкое пространство степи пробуждается от дремоты, и всевозможные звуки и шумы – заполняют его.